С детства Вероника Калашникова знала, что получит медицинскую специальность, мечтала работать педиатром. Но обстоятельства сложились иначе: родился Никита с диагнозом ДЦП. И сразу после окончания медицинского университета им. Н.И.Пирогова Вероника погрузилась в уход за ребенком. В ее трудовой книжке стоит только отметка о полугодовой практике в поликлинике.

С тех пор прошло 27 лет. Вероника не унывает: жизнерадостная, сильная, любящая. Веселый голос, улыбка, юмор: «У нас совершенно обыкновенная история, всё как у всех». Но каждая такая история — особенная.

В первый же день мне перевязали грудь, сказали: «Ребенок жить не будет»

С мужем мы познакомились на четвертом курсе. Несколько лет встречались, потом поженились, я вскоре забеременела. Всегда мечтала быть педиатром.

Помню, на одной из лекций профессор сказала:

— Лучше пусть младенец родится синеньким, чем беленьким.

Никита, мой сын, родился с тяжелой асфиксией. Был совершенно белый. Нарушился механизм родов, его выдавливали.

В общем-то, прогнозы были сразу плохими. На 12-й час рождения начались судороги. Врачи в первый день умудрились перевязать мне грудь, сказав, что жить ребенок точно не будет.

Но через месяц я забрала Никиту под расписку домой. Сын был в тяжелом состоянии, до года я не понимала — слышит ли он, видит ли, понимает ли меня?

Не помню, что со мной тогда происходило. Я бегала по поликлиникам и больницам. Оставаться с ребенком на ночь было нельзя. Вечером расставались и утром снова к нему.

Пусть в коляске, но чтобы можно было общаться

Очень помогла тогда одна врач. И в плане здоровья, и в плане душевного состояния. Говорила мне:

— Что бы ни случилось, надо за всё благодарить Бога.

Мое воцерковление произошло намного позже. Но я следовала этому совету тогда, пусть и чисто механически.

В университете я полгода проходила практику, работала участковой медсестрой. И вот однажды меня вызвали к ребенку, больному ДЦП, он был очень тяжелым, не говорил, не двигался, пищу принимал через зонд. Я тогда подумала: «Как же я смогу ему помочь?»

Когда после родов я поняла, что у Никиты такой же диагноз, то молила Бога — лишь бы он не был таким же тяжелым, как у того мальчика, моего пациента. Пусть в коляске, но чтобы с ним можно было общаться. И Господь меня услышал.

Получается, я от сына заряжаюсь

Я благодарна Богу за то, что мне хватило сил и ума не бросить Никиту. Одна подруга настраивала, дескать, оставь, родишь еще. Мама даже обижалась на нее. А я знала, что она отговаривает меня, потому что переживает. Тогда ведь не было столько информации о детях с ДЦП — середина 90-х.

А вот наши родители сказали, что решение остается за нами: если заберем, то они нам обязательно помогут. И действительно, лет до семи у нас не было нянь, и родители очень выручали. Никиту они обожают.

И муж тогда сразу очень поддержал. Хотя для него рождение такого ребенка — до сих пор боль. Супруг интроверт и, можно сказать, не общается ни с кем, кроме меня. Он избегает бывать с сыном на людях. Ему тяжело переносить взгляды посторонних, хотя Никиту он очень любит. А вот сын — общительный молодой человек, и нрав у него веселый.

Мы как-то уехали с мужем вдвоем без Никиты, и супруг заскучал по нему:

— Странно, ведь это Никита у нас должен силы черпать, а получается, что я от него заряжаюсь.

Папа Никиты много работает. Так было с самого начала. Я ко многим вещам, связанным с сыном, просто привыкла как к данности. Супругу в этом плане сложнее.

Муж сказал: «Что это за семья у нас!»

Никита не говорил до семи лет. Но мы как-то умудрялись общаться. Помню, ему было 3 года, мы поехали в санаторий под Калугой. Никита там смешил медсестер, они набивались к нам в палату: полюбили его очень. Не понимаю, как ему это удавалось. А однажды участковая педиатр на осмотре сказала:

— У вас ребенок такой необычный. Он очень счастливый, всё время улыбается.

Конечно, мне как маме это было приятно.

Лечились мы с Никитой, в основном, дома. Получилось так, что первые годы после рождения всё время ездили по реабилитациям. Из двенадцати месяцев в году мужа я видела только три.

Как-то после очередного нашего возвращения он заявил:

— Если эти поездки не прекратятся, наша семья разрушится. Что это за семья!

Я подумала и согласилась. Стали почти всё лечение проводить на дому. Я перепробовала многое за эти годы и могу сказать, что для нас это лучший вариант. Одна дорога отнимает очень много сил. Хорошо, что сейчас есть такая возможность — реабилитация ребенка на дому.

А вообще Никита — это хорошая врачебная школа. У него вечно что-то случается. Мне вот не довелось работать по специальности, трудовая книжка с момента рождения сына пустая. Но я точно знаю, что работу свою я бы очень любила. Мои навыки и знания как раз пригодились в уходе за сыном. Значит, так было нужно.

И еще к своим годам я поняла, что женщина, сидящая дома с детьми, — это прекрасно!

Учитель заявила: «Меня прошу не обрабатывать!»

Когда пришло время устраивать Никиту в школу, мы столкнулась с тем, что в специализированное заведение для детей с ограниченными возможностями его не берут. Объясняли тем, что здание школы не приспособлено для колясочников, которые себя не обслуживают.

В следующий раз я попала в школу надомного обучения на Академической. Там проходила линейка, стояли педагоги и ученики. Я подошла к директору и попросила взять моего Никиту. Она тогда показала глазами на учителя и сказала, что если удастся ее уговорить, то мы вас возьмем. Уговаривать долго и не пришлось.

С нашим первым учителем, Татьяной Игоревной, мы дружим до сих пор, хотя сыну уже 27 лет.

Когда она пришла к нам первый раз и увидела у Никиты в комнате иконы, то сразу отрезала:

— Меня прошу не обрабатывать!

Я не сразу даже поняла, о чем она.

— Татьяна Игоревна, да что вы! Научите сына читать и писать, а остальное — наша жизнь, мы ни в коем случае вам ее не будем навязывать.

Проработала она с нами 5 лет. Никита ее упорно поздравлял со всеми праздниками и рассказывал про святых. В итоге она крестилась.

Но по факту ничего не поменялось

После окончания надомного обучения Никита попал в школу для особенных детей. Директором там была знакомая нашей семьи.

Предполагалось, что это временно. Сын хотел стать культурологом, изучать историю. Найти такое обучение он-лайн тогда у меня не получилось. И мы пристроили его туда. Думала, освоится, получит навыки владения компьютером. Но в итоге оказалось, что он учился с умственно-отсталыми детьми. Этот период очень на нем сказался. Он впал в депрессию. Чуть ли не «дайте мне нож, дайте веревку, сейчас повешусь». Не спал ночами.

Сейчас понимаю: Никита нафантазировал, что с годами его жизнь поменяется, он станет более самостоятельным и независимым. Но по факту ничего не поменялось. И вряд ли когда-то будет по-другому. Нужно было время эту правду принять.

Коляска вместо баррикад

Тогда нам очень помог храм и наш приход. Молитва.

Никита скрытный и держит переживания в себе. Только однажды он спросил у меня:

— Мама, почему я такой?

Помню, наплела ему что-то, что в голову пришло. Сказала, что раз Господь создал тебя, значит и такой ты Ему нужен. И людям тоже. Потом, конечно, поплакала одна.

А сейчас Никита и сам говорит, что если бы не коляска, то с его нравом искали бы мы его где-нибудь на баррикадах. Не усидел бы дома, уехал в какую-нибудь горячую точку.

Однажды мы присутствовали на Литургии за границей. Батюшка старенький, на исповеди Никите говорит:

— Ну что, тяжело проявлять свою самость, когда в коляске сидишь и от других зависишь?

Что сын мог ответить:

— Да уж…

Были случаи и на нашем приходе. Мне в конверте передали деньги. Я побежала разбираться, а настоятель отрезал:

— А ты смирись, это не тебе, а сыну твоему передали. Купи фруктов ему.

Случается, подходят женщины со словами, что оставили таких вот детей в интернате. Смотрят на нас, вспоминают и жалеют.

Я часто бываю с приходом в Дмитровском детском доме. Там много ребят с ДЦП. Смотрю на них и думаю:

— Эх, если бы с ними занимались, сколько можно было бы дать таким детям! Сколько времени потеряно.

Не думаю о том, что жизнь могла сложиться по-другому

У Никиты есть особенное чувство веры. Однажды мы поехали в музей Андрея Рублева. Долго там были, Никита всё всматривался, вслушивался:

— А все-таки дух остался…

Бывает, идешь по улице, луч солнца светит. И ты такое счастье испытываешь! Хочется остановиться и в этом моменте быть долго-долго. Такое у меня восприятие Бога: через природу, «снизу».

А Никита чувствует всё и без этих вспомогательных вещей. Он верит через «верх».

Муж в Бога не верует. И в период пандемии мы с ним бились за посещение храма. Звонил мне, даже слежку устраивал:

— Опять ты в своем храме?!

Но мне помогает любовь. К нему, к сыну, к людям.

Сейчас я ни о чем не мечтаю: немечтающий я человек. А вот Никита очень ждет открытия границ, чтобы снова полететь на море. Он очень любит путешествовать.

Я не задумываюсь о том, что жизнь могла сложиться как-то по-другому или я могла бы быть какой-то другой. У меня совершенно нет такой рефлексии.

Просто хочу, чтобы сын был здоров, был с нами. Чтобы он жил. А мы с мужем будем стараться сделать так, чтобы он с радостью встречал каждый день.

Иногда посещают, конечно, тревога или страх, но в эти минуты очень помогает вера.