Осенний вечер в Сан-Франциско. Уютная гостиная в американском доме. Горят свечи, розовые лепестки в прозрачной вазе наполняют комнату тонким ароматом. Отблески пламени играют на высокой чугунной фигуре возле камина. Нет, это не романтическое свидание. Просто моя подруга Сью любит поболтать в приятной обстановке и умеет ее создать.

Сью — типичная американка. В свои 50+ она сохранила всё очарование северной блондинки. Математик по образованию, она работает в области дизайна одежды и интерьеров, что в соответствии с моими сложившимися стереотипами гораздо больше ей подходит. В соответствии с ее сложившимися стереотипами моя специальность мне подходит не очень.

— Наверное, тебе трудно работать в мужском коллективе? — с сочувствием спрашивает она. 

Для американской действительности ее вопрос вполне закономерен. Я стажировалась по своей специальности в США в двух компаниях — и в обеих 90% сотрудников составляли мужчины. Не хотят американские женщины проектировать линии электропередачи. Причины этого явления так и остались для меня тайной. В моем родном проектном институте 90% сотрудников — женщины. Оставшиеся 10% приходятся на руководящий состав. Я могла бы рассказать Сью о трудностях существования в женском коллективе, но она спрашивала о мужском…

Мой первый опыт работы исключительно с мужчинами был приобретен в Индии в конце восьмидесятых. Загранкомандировка была желанным призом для любого советского человека. Загранкомандировка для женщины-инженера считалась суперпризом. На стройки в дружественные страны командировались только мужчины. Женщины среди командировочных присутствовали в качестве отчаянно скучающих жен специалистов или в качестве отчаянно занятых переводчиц, приставленных к специалистам.

Случилось так, что я была одним из авторов проекта линии электропередачи, выполнявшегося в нашем институте по контракту с Индией. К тому же владела английским языком. Два в одном, удобно!

Так я оказалась в самом центре Индии в маленьком городке на вилле с двумя милыми русскими коллегами и одним слугой по имени Шукла, от которого нам никак не удавалось избавиться. Он предусматривался контрактной сметой и местным этикетом. 

Коллеги занимали первый этаж виллы и веранду, мне был отведен второй этаж с балконами и плоская крыша, на которой так хорошо жаркими ночами сидеть в шезлонге и любоваться звездами. Мужчины любовались звездами из шезлонгов во дворе. Обычно мы созерцали величественную картину мироздания молча, но иногда лениво обменивались впечатлениями. 

Такой способ беседы вызвал живейший интерес у наших соседей. Еще больший интерес вызвала сама наша компания. Бедные аборигены никак не могли разобраться в наших родственных связях и были шокированы, когда поняли, что никаких родственных связей нет. Не знаю, что изначально думали о нас соседи, но, когда они убедились, что вечером я удаляюсь к себе на второй этаж через отдельный вход, когда одобрили метод коммуникации «крыша-земля» как сохраняющий целомудрие сторон, мы стали дружить виллами. 

Как иностранцы и образованные люди мы считались достойными общения с индусами высших каст, к которым относились наши соседи. Мы познакомились со всеми обитателями дома, в том числе с юной прелестной Сонал, единственной дочерью в семье. То, что в семье есть дочь, — отдушина для нежных чувств обеспеченных родителей. То, что дочь единственная, также большая радость: не разоришься, выплачивая приданое. Сыновья же — это бизнес-проект и источник постоянного дохода.

Сонал — студентка. Она получает высшее образование в институте домоводства.

— Какие предметы вы изучаете?

— О, очень интересные: кулинария, рукоделие и шитье, содержание жилища, уход за детьми, гигиена и первая помощь. Еще — этикет приема гостей, общения с родственниками, традиции, мода, да много всего. Мне очень нравится.

Судя по тому, как Сонал держится с нами —  естественно, непринужденно, в меру почтительно, по этикету у нее только пятерки.

— Как обидно, — думаю я, — что такое сокровище выйдет замуж не по любви, а по сговору родителей.

И пытаюсь аккуратно затронуть скользкую тему: мать Сонал увидела своего мужа первый раз только на собственной свадьбе. Неужели и Сонал так будет выходить замуж?

Сонал ничуть не смущена.

— Мадам Ирина, неужели вы считаете, что мои родители не любят меня? Что они сделают плохой выбор? Конечно, мы познакомимся с женихом до свадьбы, и если он мне не понравится, неволить меня не будут.

Надеюсь, что семейная жизнь Сонал сложится счастливо. Но бывают и другие примеры. Об этом, как ни странно, можно прочитать в газетах. Просматривая новости, я стала замечать, что индийские жены не умеют обращаться с огнем. Почти ежедневно я видела сообщения такого рода: «В штате N домохозяйка NN по неосторожности сгорела в кухне своего дома, занимаясь приготовлением пищи».

«Чему же их учат в институтах домоводства, — думалось мне, — если они с простыми плитами или печами справиться не могут? Наши бабы без всяких институтов прекрасно управляются».

С этим вопросом я подъехала к главному инженеру участка строительства мистеру Гупте. Тонкий и ироничный человек, получивший образование в Оксфорде, он слыл блестящим собеседником, и мне хотелось хоть немного соответствовать его уровню. Казалось, что я проявлю себя как особа, не чуждая иронии и умеющая подмечать интересные детали в чужой культуре.

Да уж, подметила, поиронизировала. Как оказалось, за такими сообщениями кроется страшный обычай сжигать жен, не приносящих достаточного приданого (а требования денег, вещей, ценных украшений со стороны мужа и его семьи могут длиться многие годы), да и просто надоевших. Родственники мужа, свекровь или сам мужчина обливают женщину бензином и подносят спичку. Полиции же сообщают о несчастном случае при приготовлении обеда…

Конечно, это происходит в малообразованных слоях населения. Конечно, по закону подобные случаи преследуются, но полиция не может или не хочет справиться с ситуацией — и появляются в газетах новостные заметки, никого особенно не удивляющие.

Мои индийские коллеги-мужчины (ни одной женщины не было ни в офисе, ни на стройке) признавали всю дикость ситуации, но реагировали на нее вяло. Так реагируют на привычное, хорошо известное зло: да, грустно, но это не у нас, а где-то там, в деревнях, и когда-нибудь всё исправится. Но для меня это было настоящим шоком.

Мой понятный, спокойный и уютный мир раскололся надвое и совсем рядом оказался другой — страшный и непонятный. И в этом мире убийство коровы считалось тяжелейшим преступлением, а убийство женщины — обыденным делом. 

Я еще долго не могла оправиться от полученного потрясения и бурно реагировала на каждую подобную новость. Газеты я читала в офисе, где они были в свободном доступе, но вскоре этот свободный доступ был деликатно перекрыт, вероятно, из-за моих неконтролируемых эмоций. Мне хотелось сбежать домой, но контракт есть контракт, и я, конечно, не могла его разорвать.

Итак, я целый год работала и жила исключительно в мужском окружении. Некоторые бытовые сложности: отсутствие женского туалета в офисе и полное отсутствие оного на трассе длиной 500 км, стирка белья, которую порывался выполнять Шукла, — конечно, были. Но, в целом, не могу сказать, что мне было очень трудно.

В Индии женщине сложно добиться высокого профессионального статуса. Но уж если так случилось, женщина пользуется огромным уважением, так как это означает, что она во много раз умнее, талантливее и энергичнее своих коллег-мужчин. 

Отблеск подобного отношения, видимо, пал и на меня. Впечатление подкреплялось тем, что я участвовала во всех переговорах с нашей командой: два моих русских собрата не знали ни слова по-английски. Меня окружили вниманием, предоставили самое удобное кресло в офисе и — о, чудо! — выделили отдельную кабинку в туалете, где установили унитаз европейского образца. (Почему-то этот унитаз поставили на возвышение, как трон, к которому надо было подниматься на несколько ступенек. Я решила, что это знак особого почета.) 

Нам часто приходилось выезжать на трассу. Однажды мы отклонились от маршрута по просьбе нашего водителя Сурендры и заехали в деревню, где жила его семья. Нищие глинобитные хижины, бродящие по улицам меланхоличные коровы, неимоверно грязные веселые дети. 

Мать Сурендры в дом нас пригласить постеснялась и усадила на скамью у входа. В полном ошеломлении напротив нас выстроились все жители деревни, прервавшие свои занятия ради редкого и увлекательного зрелища: три очень больших, очень белых человека, один из которых женщина, сидят молча и неподвижно, вероятно, пребывая в нирване. 

Мы и вправду молчали, не зная, как реагировать на неожиданное собрание. Может, следует речь произнести на тему электрификации и дружбы народов или ограничиться емким и понятным лозунгом «Хинди-Руси, пхай, пхай»? Пока мы размышляли, ситуация усложнилась. Мать Сурендры, гордясь оказанным почетом и важничая перед односельчанами, вынесла на подносе три стакана воды.

Надо сказать, что куда бы вы ни пришли в Индии: в дом, в гостиницу, в офис, вам прежде всего предложат воду — жара. Принесенная нам вода была грязно-серого цвета, а стаканы — дабы подчеркнуть особое уважение к гостям — хозяйка наполовину заполнила сахарным песком. 

Мы взяли стаканы в руки, не решаясь пить и не решаясь обидеть хозяйку отказом. А деревня продолжала неотрывно следить за каждым нашим движением…

Нас спасла какое-то шумное происшествие по соседству. Наши зрители мгновенно переключились, впрочем ненадолго, но мы успели незаметно вылить подозрительную воду и вернуть хозяйке пустые стаканы. А она что-то говорила, улыбаясь и кланяясь, потом подошла ко мне, стала гладить по голове, плакать и причитать. Какое-то время я терпела эту процедуру, но потом воззвала к Сурендре — что происходит, что со мной не так?

— А она вас жалеет, мадам Ирина! Говорит, как трудно вам с этими мужиками работать.

Я не ощущала никаких сложностей работы с мужчинами. Я вполне справлялась со своей работой, и мы были на равных.

Но меня почему-то жалела нищая индийская женщина и мне выражала сочувствие успешная благополучная американка. Кажется, чего-то в жизни я не поняла…