Мой муж, Михаил Тихонов, умер в сентябре 2020 года. Внезапная болезнь, дурацкое стечение обстоятельств, ничья вина. Он умер у меня на руках, и это было непредотвратимо, как… я не знаю, как что. Как смерть.

Спустя несколько дней я начала записывать разные истории про Мишу и про нас. То, что мне было важно удержать в памяти, которая от горя разлетелась вдребезги. Мне стало нужно пережить эти моменты и эмоции заново, и словно продлять этим Мишу еще и еще. Когда я начала публиковать свои истории в фейсбуке, очень переживала — что людям будет некомфортно, неприятно их читать. Но неожиданно в комментариях и личных сообщениях меня стали благодарить за эти рассказы.

Я рассказываю, как мы заботились друг о друге, в каких мелочах проявлялась любовь — и оказывается, что для кого-то важно узнать, что так можно, что так на самом деле бывает. Я рассказываю, как мне плохо без Миши, как я переживаю свое горе, что меня поддерживает, что ранит — и для кого-то это становится примером горевания и поддержки горюющих. Часто мне пишут люди, не знавшие раньше ни меня, ни Мишу. Они читают про нас и в какой-то момент начинают воспринимать как очень близких людей. И это так удивительно и важно, что Миша и сейчас, после смерти, приобретает новых друзей. Что он учит кого-то, как быть добрым и заботливым, как правильно ссориться и переживать трудности, как радоваться и грустить вместе.

Когда-нибудь эти истории обязательно должны стать книгой. Ведь обычно сказки заканчиваются словами «они поженились и жили долго и счастливо». Но должен же кто-то рассказать — а как именно можно жить счастливо?

Что случается, когда встречаются и влюбляются друг в друга два по-настоящему взрослых и уже состоявшихся человека? Когда они на самом деле понимают, как дорог каждый миг отпущенного счастья…

Любовь в тапочках

Когда-то давно, когда мы еще не были помолвлены, Миша придумал инстаграм для моих тапочек. Я рассказывала ему про своего духовника, и добавила: «Ты понимаешь, это такой человек, который в кладовке под самой крышей хранит для меня тапочки и ждет, что я приеду и буду в них ходить».

Мишу этот аргумент совершенно не впечатлил, и пришлось объяснять подробнее. Тогда я рассказала, что годами снимала квартиру рядом с родителями — или через подъезд, или в соседнем квартале. Чтобы быть рядом, помогать, заходить почаще. Но в какой-то момент осознала, что у меня в родительском доме нет своих тапочек.

Есть тапочки моей дочки, они регулярно обновляются. Есть тапочки моего младшего брата, который с 17 лет жил в другом городе, а потом уехал в Европу. Есть тапочки его жены, которая приезжала к родителям не помню сколько, всего два или три раза. Были общие гостевые, но вот только моих не было.

Я осознала это только в тот момент, когда добрейший отец Герман, к которому я собиралась в скит в тверской глуши, сказал, что он очень-очень меня ждет и даже купил тапочки, чтобы мне не нужно было свои везти.

Мне было горько понять свое отсутствие в доме родителей. То, что там нет моих тапочек, моего полотенца (у братика и его жены есть), моих фотографий на стенах. Я даже как-то (не помню, перед днем рождения или Новым годом, когда мать спросила, что я хочу в подарок) попросила — купите мне тапочки, чтобы они были мои и стояли в прихожей. Но она отказалась. Сказала — если тебе так надо, сама купи и принеси.

Вот это объяснение Миша хорошо понял. Он несколько лет прожил неприкаянно и одиноко, не имея своего угла — и своих домашних тапочек. Все его вещи умещались в перемотанную скотчем коробку под столом, и никто в целом свете не ждал его домой.

Тогда Миша сказал: «Знаешь, я куплю для тебя тапочки. Красивые, удобные. Когда-нибудь у меня будет свой дом в Москве, не вечно же мне в офисе жить. Я давно решил, что буду туда покупать мебель и вещи по мере того, как они будут требоваться, а тапочки для тебя куплю сразу. Ну, вдруг ты когда-нибудь заглянешь ко мне в гости».

Миша рассказывал, как он заведет инстаграм для этих тапочек, чтобы каждый день показывать, как они ждут меня. Как гуляют на балконе, выглядывают в окошко, устраиваются на ночь в прихожей.

Я слушала и понимала про него что-то очень-очень важное. Не знаю, может быть, через две недели я так легко приняла Мишино предложение о замужестве, потому что он понял меня тогда. Я увидела, каким мягким, благородным, щедрым может быть этот человек.

Миша помнил эту историю всегда. И каждый раз сам выбирал для меня тапочки — самые романтичные и самые удобные. И когда я куда-нибудь уезжала одна, он всегда звонил и писал мне. И говорил:

«Возвращайся скорее, я тебя жду. Тебе будет хорошо со мной».

Дороже этого ничего не было.

Дверь кабинета врача не разлучит нас

Когда я говорю, что мы с Мишей всегда и всюду ходили вместе, даже по врачам, это совершенно буквально. И в кабинете гинеколога тоже. Конечно, он очень смущался, но однажды увидел, как я несколько дней не могу успокоиться и плачу от унижения и грубости врача, и решил, что лучше будет заходить со мной. Он не вмешивался в разговор, не задавал вопросов, выходил в коридор во время процедур, но всегда давал понять, что он рядом. И я была спокойнее и увереннее.

Когда мне потребовалась гинекологическая операция, Миша тоже был рядом со мной. Он знал, что у меня есть опыт столкновения с карательной гинекологией, и хотел защитить меня. Сделать всё, чтобы мне было спокойнее. Он написал своей смене на работе — я должен быть с Верой, ухаживать за ней. И его поняли.

Миша провожал меня до дверей операционной, и ни у кого из персонала не хватило духу его прогнать. Я не помню, удивлялся кто-нибудь этому или нет, но я точно удивлялась — что со мной все вежливы и предупредительны.

Миша был со мной в палате, пока я приходила в себя от наркоза. Сидел и прислушивался. Он потом говорил — хотел, чтобы я, открыв глаза, сразу увидела его. Чтобы сразу поняла: всё в порядке, я в безопасности. Так и было. Я просыпалась, и Миша тут же наклонялся ко мне. Он улыбался, гладил меня тихонько, и я спокойно засыпала снова.

Он сразу предложил женщинам, которые были моими соседками, свою помощь. И потом несколько раз напоминал, что ему совсем не трудно что-то подать или помочь встать. Но они ни разу к нему не обратились. Лежали притихшие. Наверное, смотрели на нас. Слушали, как Миша со мной разговаривает. Он был голоден, но не решался отойти за едой, пока я не проснулась окончательно и мне не разрешили что-нибудь съесть.

У меня остались фотографии из того дня. Миша снимал таблички на дверях операционной, больничный коридор, потом — как меня вывезли на каталке. Он во всех учреждениях, везде фотографировал — для фотобанка и для себя, для семейного архива.

И я вижу, что с того момента, как меня вернули из операционной, он не сделал ни кадра. Потому что смотрел только на меня.

А я ходила с Мишей к врачам не потому, что он боялся, а чтобы разговаривать за него. Мише было непросто общаться с незнакомыми людьми, добиваться своего, противостоять грубости или равнодушию. И я брала это на себя.

Он не любил ходить по врачам — но не боялся. Когда-то мы с ним говорили о старости и болезнях. Миша сказал — если будет что-то серьезное, я не хочу бороться, пусть всё будет как будет. А я говорила — но ведь ты будешь не один. Когда ты состаришься, я тоже буду старенькой и немощной. И я буду нуждаться в тебе, как и ты во мне. И он сказал — да, это верно, нам надо следить за своим здоровьем, чтобы заботиться друг о друге.

Мне так нравилось, когда врачи хвалили хорошую Мишину форму, говорили, какой он крепыш. Мы с ним иногда вспоминали, как гастроэнтеролог щупала его живот и спросила: «А сколько вам лет?» — «Пятьдесят», — ответил Миша. «Ммм, а по печени и сорока не дашь». У него не повышалось давление, было сильное и здоровое сердце, никогда не болела голова, не было аллергий.

Сейчас я запрещаю себе думать о том, что это я что-то упустила, что-то неправильно поняла — и Миши не стало. И всё равно кручу в голове. Мы с ним хотели всё сделать правильно. Но так сложились обстоятельства, так вышло, так Бог судил, что Миша умер. Такой живой, такой крепкий — и умер.

Я так рада, что была с ним, когда была ему нужна. И что он был со мной.

Сказки для взрослых

Разговаривала про книгу о Мише с психологом, которая работает со вдовами, и она меня спросила — а вы не хотите написать про сказки? И тут я зависла.

На первый взгляд, мы и сказки — это что-то довольно далекое. Разве что вспомнить, как Миша мне рассказывал на ночь сказку про девочку Верочку и две чудесные подушечки, которые ее ждут каждый вечер. Потом я стала думать про нашу игру в Бяку и Няку (это мой и Мишин указательные пальцы, дружные, но совершенно разные по характеру). Про нашего плюшевого зайца, у которого были свои привычки, домашние обязанности, который путешествовал вместе с нами, выражал эмоции, общался с людьми. Про молчаливого щекастого игрушечного панду, главным делом которого было помогать Мише во время домашних тренировок — подбадривать, держать телефон с приложением для упражнений. Это ведь тоже сказки?

Если так, то получается, что сказка присутствовала в нашей жизни всегда. Когда мы целовались яблоками перед тем, как синхронно укусить их, когда дурачились где-нибудь в дороге — или везде, где придется. Сказка была в нашей всегдашней готовности пошутить или начать игру.

Однажды маникюрщица спросила, как мы с Мишей не устаем друг от друга, если мы рядом 24 на 7. Работаем рядом, гуляем вместе, всеми делами занимаемся вместе. Как не надоедает?

Тогда я ей ответила — понимаешь, просто мы стараемся не жить на серьезных щах. Не пытаемся быть правильными и пафосными.

В нашей жизни было полно серьезных и непростых вещей. Мы ведь с Мишей разговаривали не только про фильмы и что приготовить на ужин, но затрагивали многие проблемные вопросы. Часами спорили о религии, новой этике, женском вопросе. Много читали вслух и обсуждали прочитанное. Но не это было главным. В центре всего были мы — предельно открытые друг другу. Знающие, что любая игра будет подхвачена, любая шалость разделена на двоих.

Что происходит с детьми, когда они вместе входят в пространство игры? В сказку? Когда без долгих дебатов принимают правила и условности и делают шаг за пределы обыденности?

Что происходит с двумя взрослыми, у которых свой таинственный мир, где есть отважный и бывалый Бяка, робкий и любознательный Няка, легкомысленный и доверчивый заяц и увалень-панда?

Я не знаю, как это работает — наша сказка сделала нас ближе друг к другу или наша близость сделала возможной сказку, но это тоже важная часть нас и нашей истории.

Как всякие ласковые прозвища, как семейные шутки или истории, понятные только нам. Мне кажется, всё это не исчезло со смертью Миши.

Может быть, то, что понарошку, возникает — и уже навсегда существует где-то в параллельности? Я однажды читала стихи про огромное хранилище для ласковых прозвищ, которые когда-то давали друг другу расставшиеся любовники. Может быть, есть какое-то пространство, созданное нашими сказками? И там все мы еще живы.

Сойти с лестницы

Каждый раз, когда мы с Мишей ходили в строительный магазин, нам надо было переходить через железную дорогу, а потом пересекать шоссе по надземному пешеходному переходу. И каждый раз я его спрашивала — а помнишь, как я тогда боялась? И он отвечал — ну конечно.

Почему-то я до ужаса боюсь лестниц, лифтов, любых неустойчивых поверхностей. Можно было бы сказать, что этот страх появился, когда телохранитель одного политика пытался уронить меня с лестницы, но на самом деле так, кажется, было всегда. Мне даже кошмары снятся про лестницы, лифты и то, как земля уходит из под ног.

В нашу первую осень вместе мы с Мишей собирались что-то купить в строительном. Тогда как раз выпал первый слякотный снег, и я надела ботинки на устойчивых широких каблуках. Подниматься по лестнице в переход, по белой скользкой плитке, было неприятно, но терпимо. Но вот когда мы перешли шоссе и надо было спускаться на другой стороне, меня накрыло.

За долгие годы в одиночестве, в журналистике, в не самом ласковом мире, во взрослой жизни — а я, кажется, никогда не была ребенком, так и родилась маленьким взрослым — я ни разу никому не показывала свои страхи. Делала непроницаемое лицо, брала себя в руки и преодолевала — чтобы не оказаться уязвимой.

Отчетливо помню момент, когда я внутри себя решила, что по-настоящему доверяю Мише. Что могу ему — первому человеку в жизни — показать, насколько мне страшно.

Я вдруг поняла, что могу просто и честно сказать — я не могу ступить на лестницу, там скользко, я непременно упаду, и нет, он меня не удержит, я же буду лететь кувырком и собью с ног и его. Я поняла, что могу даже взять и заплакать — раз мне страшно и хочется плакать. Что так можно.

И Миша всё понял. Он просто обнял меня крепко-крепко, утирал слезы, уговаривал, уверял, что непременно меня удержит, что мы не можем остаться над шоссе, ведь даже если повернем назад, там тоже придется спускаться по лестнице. Что мы можем никуда не торопиться и останавливаться после каждой ступеньки. И что всё непременно будет хорошо.

С тех пор — и до последнего дня — Миша всегда крепко держал меня за руку на лестницах, он всегда был готов подхватить меня на эскалаторах. Он понимал, что мне страшно, и был рядом.

А я научилась доверять ему настолько, что на ступеньках просто не смотрела под ноги — а держалась за его плечо или руку. И он вел меня так, что я ни разу, ни разу не споткнулась.

Энергия любви

В нашей деревне частенько отключают свет. Поскольку мы с Мишей оба работали удаленно, это было серьезной проблемой. Решение в виде внешнего аккумулятора, достаточно мощного, чтобы держать два ноутбука, пришло совершенно случайно.

Это устройство здорово нас выручало и дома, и в южных широтах, когда мы отправлялись работать на пляж и не беспокоились насчет того, что ноутбуки разрядятся.

Следил за питателем, конечно, Миша — как и за всей нашей техникой. Регулярно заряжал, знал, какие переходники к какому ноуту нужны, как подключать проводок — желтым в питатель, синим в ноут или наоборот. А я во всех этих тонкостях путалась.

И вот вчера у нас отключили свет — с четырех вечера и до самой ночи. Я дописала статью, разрядила ноут, потом подумала — может, посмотреть кино? Взяла Мишин ноут в надежде, что его зарядки хватит, но он почти сразу разрядился.

Я очень волновалась, доставая питатель: смогу ли я при свечах разобраться, как его надо подключать. Провод с уже прикрепленным переходником сам выпал мне в руку из чехла, так что вопроса, каким концом куда, даже не возникло.

Когда подключила, питатель пискнул, что разряжен. Я решила — ну и ладно, досмотрю фильм, пока ноут не отключится, в этот момент батарея показывала 9%. Ее хватило на весь фильм, и когда я отключала ноут, было 23%.

Миша и сейчас заботится обо мне. Я знаю, я чувствую, что он не исчез насовсем. Да, что-то можно объяснить моим воображением, некрепкой из-за горя психикой. Но есть то, что невозможно интерпретировать иначе — только как любовь. Миша обещал, что он будет со мной, пока он мне нужен. Разве смерть может заставить его отступить?

---

Фото Вячеслава Акишина, Кристины Сидоренко, Виталины Брезгиной, Михаила Тихонова