Я всегда хотела стать мамой. Сколько себя помню. С раннего детства. Моими любимыми игрушками были два пупса: пышногубый Андрюша и до невозможности правдоподобный Валера.

Оба они были размером с настоящего младенца месяцев эдак трех, но если над Андрюшиным лицом российские производители особенно не заморачивались (ну, кукла и кукла), то заботливые немецкие руки сделали Валеру максимально похожим на живого ребенка. Издалека отличить было невозможно.

Этим нередко пользовался мой старший брат, любимым развлечением которого было издеваться над впечатлительными продавщицами.

Например, стоя в магазине и «укачивая» Валеру, резко перевернуть его вниз головой. Продавщицы за прилавком вскрикивали и хватались за сердце, брат же спокойно возвращал Валеру в «исходное положение» и глумливо хихикал.

Не помню, что стало с Андрюшей в итоге, а Валера, кажется, до сих пор лежит где-то на антресолях и ждет, когда же в доме появится еще одна маленькая девочка.

С годами любовь к детям во мне только росла и крепла. Однако я понимала, что это не развлечение, а тяжелая работа, на которой нет ни выходных, ни отпусков. Полная смена ритма жизни, новое тело и новые отношения. С мужем, с ребенком, с родными, с самой собой.

И это я думала про одного малыша.

Тем смешнее и нелепее звучали (а они звучали нередко!) слова «Ой, двойня! Моя мечта! Я так хотел(а)!». Сразу рисуется картинка двух одинаковых бутузов в одинаковых костюмчиках и прочие милые вещицы. Но это, к сожалению, — разве что образ к фотосессии. Идеальная атмосфера, идеальная семья, идеально чистая квартира. Идеальные дети.

На деле в 6 утра ко мне, еще плохо соображающей от впечатлений, обезболивающего и чувства вины, приехали два совершенно непохожих (вообще ни на кого не похожих) кричащих комочка людей, ознаменовав своим появлением начало новой жизни.

В которой, к сожалению, больше не было места для единорогов, бабочек и инфантилизма.

Началась моя Спарта. И я смела надеяться, что со скалы, в итоге, никто не полетит…

Всем нюансам ухода за младенцами-мальчиками я научилась, ухаживая за племянником, и это, признаться, сильно сэкономило мне нервы (а сейчас эта валюта была дороже золота), время и финансы. Движения были уже выверены, глаза не боялись, руки — хоть и крюки, но делали.

На моей стороне был и организм: только что переживший лапаротомию, он, видимо, решил, что с хозяйки и так хватит, и начал восстановление сразу же (от обезболивающего я отказалась на вторые сутки). Уже третьего дня я бегала, как Савраска, с детьми по палате и коридорам постродового, думать забыв про шов.

Примерно тогда же мне разрешили впервые помыться, и это было самое долгожданное событие недели. Пять утра, непонятно как работающий душ без держателя и я. Счастливая и чистая.

В остальном же у нас творился хаос.

Про режим дети пока ничего не знали. И про то, что их у меня двое, тоже не догадывались. А есть и спать им обоим хотелось на ручках. И часто — одновременно. Видимо, о том, что мама не Шива, они не догадывалась тоже.

В те редкие минуты блаженства, когда ребята засыпали вместе и я могла просто закрыть глаза, приносили еду, приходили врачи, медсестры и прочий персонал роддома.

В такие минуты я была готова убивать, но единственное доступное мне guilty pleasure в виде еды мирило меня со всем. Причем мне, никогда не отличавшейся отменным аппетитом и весьма привередливой в еде, сейчас было всё равно, что поглощать: каши, супы, творожки, мясо, печенье.

А вкуснее всего была уже час как остывшая приторно сладкая манка, которую я уплетала за обе щеки после почти часового кормления парней в позе «зю».

Манку, которую я терпеть не могу с детства.

Однако с каждым днем весы показывали все меньше и меньше. Но худела не только я, но и малыши…

Они всё ближе приближались к страшным цифрам и мерзким процедурам. Я прикладывала к груди детей по кругу, часто, долго, но вес продолжал падать.

Мне выдали смесь и назначили контрольное взвешивание. Шанс на выписку в скором времени таял на глазах. Сквозь слезы я докармливала малышей из ужасной соски, которую брать никто не хотел, половину безжалостно выливая в раковину. Злилась от бессилия, бессонницы и жуткой усталости.

Хотелось домой, где нет врачей, обходов, уколов, гнездоваться с мальчиками в уютной кровати и поставить этот мир на паузу.

Моей главной задачей было сохранить грудное вскармливание. Хотя бы просто дождаться молока…

И мы дождались: на четвертые сутки пришло оно, долгожданное, а парни начали набирать смешные 20 грамм в день. Но такие важные.

В итоге, к концу пятых суток мой суммарный сон был около 11 часов.

Депривация сна была налицо, на лице и на слуху. И если еще первые пару дней я нет-нет да испытывала чувство вины перед мальчиками за свою слабость и их первую ночь в детском отделении, то к концу третьего дня четко понимала, что это решение было абсолютно верным.

Нас выписали ровно за две недели до Нового года. Мы вышли в такой же морозный декабрьский воздух, как два года назад.

Но уже не вдвоем. А вчетвером.