«Однажды я обнаружила себя на сотовой вышке. Почему-то мне захотелось на нее залезть»... Говорить сегодня о ментальных расстройствах — трудно, стыдно и социально неодобряемо. Стигматизация людей с психическими отклонениями — печальное наследие советских времен. Тем большее восхищение вызывают те, кто отваживается откровенно рассказывать о себе. Ведь если приоткрыть завесу любой тьмы, в нее начинает входить свет.

О сложностях и радостях жизни современного человека с пограничным расстройством личности, о своей борьбе с анорексией рассказывает Мария Батаногова, директор антикафе «12 узлов», блогер, дочь священника, жена и мама. Только спустя 10 лет терапии она посмотрела своему диагнозу в лицо, открыто рассказала о нем в социальной сети и начала писать книгу, цель которой — прийти на помощь таким же, как она.

---

Обречена на творчество

Мой любимый доктор, который ведет и поддерживает меня уже больше десяти лет, избегает определений «заболевание» или «диагноз». Они звучат слишком безапелляционно. На первом приеме он отнесся ко мне очень внимательно, задавал вопросы, но о реальном состоянии моего здоровья сообщил только родителям. А я почему-то боялась спрашивать.

Выглядела тогда я как скелет, обтянутый кожей. У меня дрожали руки и голос. И любое откровение вызывало слезы.

Доктор обозначил мое состояние как личностную эмоциональную особенность. Я тревожна и ранима, часто вижу исключительное в том, мимо чего другие люди с легкостью проходят, не замечая.

— Ты обречена на творчество, — заключил он однажды. И действительно, у людей с ментальным расстройством есть сложности во взаимодействии с внешним миром, но есть и особенности: феноменальная память или концентрация творческих проявлений.

Когда люди уходят, это конец света

Мне было 17, когда я получила серьезную душевную травму. Молодой человек, к которому на протяжении нескольких лет я испытывала сильную сердечную привязанность, прекратил общение со мной, ничего не объяснив. Просто исчез. А ведь я не умею отпускать людей. Могу общаться, стирая границы, отдавая всю себя, могу отстраниться, если мне больно, потому что ранить меня легко: я человек «без кожи». Но когда люди уходят из моей жизни, это конец света!

В то время я оказалась настолько беззащитна перед этим ударом, что, как это свойственно интровертам, начала искать причины в себе. Если со мной не хотят общаться, значит, я либо не очень умная, либо не очень красивая. Выводы были простыми: нужно читать и худеть.

Так я дошла до анорексии, с которой боролась 10 лет. Переломным моментом в череде откатов и ремиссий стал мой диагноз, который я услышала без смягчающих и утешающих слов. Именно тогда я смогла посмотреть смело в лицо своему заболеванию и оценить степень необходимости лечения.

Анорексия: прятала котлеты под стол

Анорексия — это в первую очередь симптом, немой крик о помощи. А помощь в тот момент нужна была как никогда. Кто я, зачем я живу, куда мне двигаться? Эти вопросы были рельсами, по которым ехал поезд с вагонами отчаяния, боли и неопределенности. Невозможность повлиять на ситуацию с исчезнувшим из моей жизни человеком я уравновесила желанием найти что-то, что будет мне подвластно. Это оказался мой вес.

За целый день я могла съесть только яблоко и баночку детского пюре. Первое время никто не замечал моей худобы и удрученного состояния. Я носила широкую одежду, которая скрывала изменения, происходившие со мной. К тому же в это время я готовилась к поступлению в Строгановскую академию. Дни были заполнены эскизами, рисунками и бессонницей.

Когда стало заметно, что со мной что-то не так, близкие дали простой совет: выспись и поешь!

Но анорексия коварна тем, что ты начинаешь обманывать сам себя. Уходит объективность восприятия. В зеркале на тебя смотрит человек с явно нарушенным соотношением массы тела и роста. А ты себе очень даже нравишься, и получаешь импульс продолжать. При этом постоянно думаешь о еде, и если позволяешь себе что-то лишнее, то появляется удушающее чувство вины.

Первыми забили тревогу дедушка с бабушкой: родители были в отъезде. Мне сразу повезло: я попала на прием к хорошему психиатру — большому профессионалу своего дела. Он не стал пугать меня диагнозами, а очень бережно попытался объяснить, что происходит:

— Ты эмоциональна, слишком эмоциональна, это твоя личностная особенность!

В рамках этих категорий началось мое лечение. На месяц меня положили в больницу. От лекарств стало легче, мир засиял привычными красками. Приближались вступительные экзамены, и меня выписали.

Я поступила в академию и уехала к родителям. Жизнь потекла своим чередом, но это продлилось недолго. После отмены терапии меня снова накрыло тревогой и апатией, а еще я постоянно себя обесценивала. Опять начались попытки голодания. Помню, как прятала под столом котлеты во время обеда.

Мой врач сказал тогда:

— Маша, ты даже не представляешь, какой тебя ждет долгий путь к восстановлению.

Депрессия вернулась

Коварство расстройства пищевого поведения в том, что после терапии человек может внешне выглядеть вполне нормально. Но зацикленность на еде и тревожность никуда не уходят.

Через какой-то период я снова впала в жесточайшую депрессию. Чтобы просто встать утром с постели, требовались колоссальные усилия. К тому времени я уже вышла замуж и не жила с родителями. Муж поздно возвращался с работы и не видел моего настроенческого декаданса. Близким казалось, что я просто много сплю. Меня снова ненадолго положили в больницу. Так я провела полгода. Не помню, что я делала тогда. Просто существовала без цели и чувств.

В какой-то момент мы с моим врачом перешли на еженедельные встречи, он консультировал меня как психолог. И мне стало намного легче, я даже ушла от приема таблеток. Постоянная связь по телефону или на консультациях продолжалась 10 лет. Оценивая мое состояние, врач назначал лекарства, так удавалось достичь временной ремиссии.

Убежать в лес, выйти из вагона, залезть на вышку или напиться

Навязчивые мысли то уходили, то возвращались. Это могла быть тревога или необъяснимые пугающие желания.

Однажды, когда мы были с родителями на даче, мне захотелось убежать в лес. Просто бежать и бежать без остановки. Так я и сделала. Видимо, таким образом пыталась спрятаться от мучивших страхов и неопределенности.

Бывало, еду в метро с друзьями. В какой-то момент накатит непонятное состояние, и я молча выхожу из вагона, не попрощавшись. Просто «уплываю в туман». Или, собираясь на важную встречу, я вдруг могла почувствовать тревогу такой силы, что оказывалась будто приколоченной к дивану. И вот, собранная, одетая и накрашенная, я молча сидела и не могла пошевелиться.

Однажды произошел совсем пугающий случай.

У меня появилось острое желание забраться на вышку сотовой связи. Я перелезла через колючую проволоку, потом через еще одно ограждение и начала восхождение. Спустя пару метров подъема путь мне преградила конструкция, которая, видимо, призвана предохранить ее от таких психов, как я. На попытки преодолеть и эту защиту у меня ушло полтора часа. Потом я будто вмиг очнулась и подумала: «А что я здесь делаю?»

Бывали и навязчивые желания, связанные с алкоголем. Вдруг я решала, что мне нужно напиться, причем непременно здесь и сейчас. Хотя у меня вообще нет этого пристрастия в спокойном состоянии.

Не заметила, как снова похудела

Потом я забеременела. Всю беременность пробыла в эйфории. Казалось, что всё закончилось, наступила новая эра моего существования без болезни. Но когда дочка родилась, во время кормления, видимо, от смены гормонального фона снова начались «качели».

Но всё же за эти 10 лет я повзрослела и научилась четко прослеживать причинно-следственную связь своих поступков. Нередко у меня получалось пресекать даже зачатки своих приступов.

Но теперь все эти сдерживания снова вылились в контроль собственного веса и состояния здоровья новорожденной дочери. Переживания, если она приболела, были такой силы, что я не могла спать. Мама отправляла меня вздремнуть, отдохнуть. А я не могла расслабиться, мысли крутились в голове бешеным потоком. Я стала замечать, что похудела, и снова постоянно думала о еде, но не ела.

«Как это знакомо», — промелькнула однажды мысль.

Первым тревогу забил муж. Но я только отмахнулась:

— Со мной всё в порядке, хватит нагнетать!

А потом был телефонный разговор с психиатром, в течение которого он понял, что болезнь вернулась. Вот такое ювелирное диагностирование, на которое способен только профессионал. Для остальных я была лишь чуть более задумчива или рассеянна.

Итак, спустя год после рождения ребенка я снова оказалась в кабинете у своего врача. На этом приеме я осознала, что научилась облекать свои переживания в слова. А в 17 лет, первый раз сидя у него в кабинете, я испытывала дикую душевную боль, понимая, что мне плохо, но ничего толком сообщить не смогла.

В этот раз доктор сказал:

— Я просто не имею права лечить тебя амбулаторно, это риск. Твой вес уже прилично ниже нормы.

А ведь я и не заметила, как это произошло, и никто не заметил.

Удивительно, но опыт моего общения с людьми со схожим диагнозом говорит о том, что близкие подключаются поздно. Иногда слишком поздно, когда ситуация принимает необратимый характер. До этого из их уст можно услышать такие фразы: «Ну что ты придумываешь! Возьми себя в руки, поешь, выспись, отдохни».

Или, наоборот, звучат обвинения в дуракавалянии и лености.

Если бы те, кто рядом, умели быть чуть более внимательными, а те, кто болен, не боялись идти к врачу, то лечить эту болезнь было бы гораздо проще.

А ведь это про меня!

В тот день мой доктор был категоричен:

— Нужно ложиться в больницу!

Для меня это была катастрофа: маленький ребенок, работа, к тому же я так болезненно переношу расставания.

Я не легла и просто ушла из его кабинета.

После этого поступка врач отказался меня консультировать, через некоторое время мне нашли другого специалиста. Он назначил большое количество сильнодействующих препаратов, а также без лишних экивоков открыто назвал мой диагноз: пограничное расстройство личности (ПРЛ).

ПРЛ характеризуется импульсивностью, низким самоконтролем, высоким уровнем тревожности и десоциализацией. Я прочла в интернете информацию об этом заболевании и подумала: «А ведь это точно про меня!»

Это был переломный момент. Правда открыла мне глаза на то, что происходит со мной последнее десятилетие, и помогла научиться взаимодействовать с близкими. Я перестала себя бояться. Ведь в спектре разных психических расстройств мое можно сравнить с насморком!

Муж сразу прочел книгу о том, как общаться с людьми с ПРЛ, и ему стало легче понимать меня в периоды моей эйфории или апатии.

Возможно, если бы я узнала о своем заболевании в 17 лет, то была бы ошарашена и не способна его принять в силу отсутствия опыта. Зачем-то мне нужны были эти 10 лет неопределенности…

Выход из жизни «за окном»: психиатр не крокодил

В это же время я приняла решение говорить о своем заболевании публично и вести блог. Возникло острое желание помочь таким же, как я, людям. Они боятся идти к врачу, думая, что психиатр — это такой страшный крокодил, который наденет на них смирительную рубашку и накормит антидепрессантами. Я хотела на своем примере показать, что это не так.

В нашей стране отсутствует «психпросвет», мало людей, кто на собственном примере решается доносить концептуальную объективную информацию, развенчивая мифы. Многие боятся признаться себе, а тем более другим, что с ними происходит что-то не то. Опасаются того, что будут показывать пальцем, не возьмут на работу, нарекут психами.

Ты будто проживаешь жизнь, наблюдая ее в окно. Не принимаешь решения и не участвуешь в ней.

Пациенты теряют колоссальное количество времени, которое могло бы быть потрачено на грамотную раннюю терапию. Например, пищевое расстройство коварно тем, что, когда ты набираешь определенный вес, ты выглядишь хорошо, считаешь себя здоровым по незнанию, но при этом чувствуешь апатию, тревогу, страхи. В этом состоянии больной еще больше уходит в себя, потому что не находит объяснения происходящего с ним. Ведь вес в норме, а морально все так же плохо.

После того как новый врач прописал мне огромное количество таблеток, я быстро успокоилась и набрала вес. Решила, что поправилась, и пришла на прием к своему первому доктору, который вел меня с самого начала. На мой взгляд, это было «возвращение блудного сына». Он посмотрел на количество принимаемых мною препаратов и отменил больше половины из них. К этому моменту я уже сильно поправилась, и мой врач настоятельно рекомендовал остаться в этом весе:

— Если продержишься хотя бы полгода, тебе станет намного легче.

Ради семьи, ребенка, работы и близких я приняла решение, что буду держать этот вес, хотя сама себе такою не нравлюсь.

Сейчас прошло уже больше шести месяцев, и я действительно чувствую себя намного лучше. Притом обхожусь без сильнодействующих препаратов. Да, я продолжаю принимать антидепрессанты и нейролептики, но современные медикаменты таковы, что позволяют быть в состоянии ремиссии и при этом не впадать в анабиоз. Я живу полноценной жизнью и заново учусь радоваться.

Иногда депрессивные эпизоды возвращаются, и я снова чувствую себя никчемной, неинтересной, пустой, серой. Но теперь я знаю, что это не навсегда, что пройдет немного времени, и всё вернется на круги своя.

Блог — моя психотерапия

Ключевую роль в этом возвращении играет мой блог, где я могу говорить о своем заболевании публично. Это моя психотерапия. Ведь когда я называю свои чувства, у меня появляется осознанность.

Я честно рассказываю в блоге о походах к психиатру и срывах. И рада тому, что это находит отклик. Ведь таких людей, как я, очень много. Они оказываются один на один со своими диагнозами, боятся признаться близким — или, хуже того, просто не знают, что с ними происходит. Мучительно ищут ответы на вопросы.

Почему-то, когда у человека гастрит, он пьет таблетки и может сказать, что ему нельзя есть острую пищу. А ментальная проблема замалчивается, человек априори чувствует себя виноватым в том, что он сам не выбирал. Ему просто нужна помощь!

Так было и со мной. Я очень боялась скомпрометировать родителей. Мой папа — уважаемый священник, у нас крепкая и дружная семья, и тут я — как пятно на репутации близких. Одно время мне много приходилось объяснять родителям, почему я вышла в публичное пространство и говорю о своем диагнозе. У этого процесса, безусловно, есть минусы, но всё же плюсов больше.

В своем блоге я получаю слова поддержки и благодарности, это вдохновляет продолжать работу. Мою «поломку» люди принимают, не отвергают и не навешивают ярлыки.

Сейчас я пишу книгу о своем заболевании. Там я хочу честно рассказать о пути борьбы, о срывах и ремиссии и даже об уходе от Бога. Но главная цель написания книги — донести до людей, что не нужно бояться говорить о своих ментальных проблемах. Нужно идти к врачу, и если не получилось с первого раза, искать своего специалиста снова и снова. Ошибка — лечить это расстройство тройной дозой препаратов. В какой-то момент тебе действительно становится морально легче, но не физически: начинает разваливаться организм. Я призываю с подозрением относиться к врачам, которые назначают сразу множество таблеток.

12 узлов счастья

Я по-прежнему могу обесценивать всё, что делаю. Когда я открыла антикафе за месяц до родов, все говорили:

— Маша, это же так круто! Ты большая молодец!

А я смотрела и думала: «Да ну, что я такого сделала, ничего особенного…»

То же происходит и с книгой, и с блогом. Бороться с подобным синдромом самозванца мне помогает работа с психологом. Эти консультации возвращают меня на рельсы объективной реальности. Но проблема в том, что консультации хороших докторов очень дорогие. Большинство людей не могут себе позволить системную терапию, в том числе и я.

Мой новый проект «12 узлов семейного счастья» призван хотя бы частично заменить системную терапию. Каждый узел — это вопрос: когда ты его прорабатываешь, жизнь в том или ином своем аспекте становится гармоничнее. Темы совершенно разные. Они связаны с верой, спортом, семьей, здоровьем, красотой и так далее. Я нахожу спикеров, профессионалов своего дела, мы проводим прямые эфиры и вебинары. И подписчики могут выбирать «узлы-проблемы», полностью или частично отвечающие их запросам.

Сложность этого проекта снова в финансах: хорошие спикеры стоят очень дорого, а мне тяжело продавать свой труд, тем более за адекватную цену. Сказывается всё то же обесценивание себя.

Существует проект всего второй месяц, отнимает много сил и времени, но я уже вижу большой отклик от людей.

Сейчас я работаю над тем, чтобы создать в своем антикафе то пространство, в котором люди смогут получить поддержку, не стесняясь задавать вопросы и просить о помощи.

Это только начало, но дорогу осилит идущий.