Какой позитивный опыт мы можем почерпнуть в западном движении за жизнь? Как западные либеральные идеологии связаны с увеличением количества абортов? Какие идеалы в борьбе против жизни выбирает сегодня американское общество? Диана Файдыш, председатель ученого комитета по международным отношениям Американской психологической ассоциации, рассказала нам о современном состоянии общества в Америке, о своем пути на Западе, позициях и ценностях.

---

— Диана, вы живете в Америке, но во всех своих выступлениях как будто говорите «осторожно, Запад», «осторожно, Америка»! Почему так получилось?

— Я всегда повторяю, что я из будущего. Почему? Когда я приехала в Америку, я оказалась в мире, где мечты о либеральных прогрессивных идеях уже стали реальностью. Я и мои коллеги уже сегодня можем изучать их плоды. Несложно заметить, что плоды эти очень негативные. Те деструктивные идеи, которые здесь стараются прививать, приводят в будущее без здоровья, без семьи, в будущее, где человек расчеловечивается. И сегодня основная тема, которой я занимаюсь, — это именно расчеловечивание. Всей своей деятельностью я пытаюсь предупредить людей, которые еще живут в счастливом прошлом, где человек не до конца истреблен, об опасности западных либеральных идей, о том, к чему они приводят общество.

Зло внедряется постепенно

— Сегодня на Западе идет уничтожение людей на разных уровнях. Это и радикальный феминизм, и аборты, и пропаганда ЛГБТ. Уже с трех лет в Америке можно поменять пол ребенку. А всё, что связано с абортом, тесно связано с феминизмом. Если в первой половине 60-х отстаивались вопросы о правах женщины (голосование, увольнения во время беременности), то после принятия необходимых поправок в конституцию все правовые вопросы были закрыты. Но феминистическое движение осталось, и, в частности, именно там зародилось мнение, что беременность — это наказание за занятие любовью.

С 1967 г. у феминизма стало три основные задачи: первая — разделить пол и гендер (то есть пол и самоощущение пола), вторая — уничтожить всю биологическую разницу между мужчиной и женщиной, и третья задача — аборты. И сегодня, когда человеку в Америке говоришь про феминизм, первое, что возникнет у него в голове, это право на убийство ребенка.

Зло всегда начинается с каких-то мелких шагов, прививающих человеку терпимость к нему. Так произошло и с отношением к прерыванию беременности в последние 10 лет. Вначале Демократическая партия, которая продвигает аборты, говорила, что нам нужны аборты редко и безопасно. И поэтому мы должны делать всё, чтобы существовали безопасные методы. Проходит 10 лет, и сегодня мы видим совершенно другую риторику. Например, в «Нью-Йорк Таймс» в 2019 г. была публикация, где говорилось, что роды убивают, а аборты спасают жизнь. И это не просто один заголовок, это та идеология, которая навязывается сегодня.

— Как это можно обосновать, что роды убивают, а аборты спасают жизнь?

— Обосновывается это тем, что мать себя «хоронит» в семье, не уделяя времени карьере. В ходу и другие лозунги, например, всем известный «Мое тело — мое дело» и т. д. Плюс то, что я называю «неправильной наукой». Сегодня мы живем в таком мире, в котором много неправильной информации, ее нужно постоянно перепроверять. В науке то же самое: читаешь заголовки о каких-то исследованиях, они звучат замечательно, а разбираешься, как они были произведены, — видно, что это не наука, а ложь. В научном мире сегодня очень много ложных исследований. Говорят, сколько женщин умирает при родах, сколько абортов связано с трагедий, с насилием. Да, действительно, трагедии есть, но нужно понимать, что процент абортов, которые сделаны из-за насилия, — это только 1,5%. И такая «неправильная наука» сегодня делается под давлением либеральной идеологии.

Эта идеология сильно действует на детей, на молодых девушек, на их родителей. И здесь вина не только насаждаемой извне идеологии, но и самого общества. Мне нравится фраза, что булгаковский Воланд бессилен против здорового, он цепляет только то, что прогнило изнутри. Любая пропаганда работает только тогда, когда мы не делаем достаточно, чтобы сохранить свою культуру, сохранить понимание, где хорошо, а где плохо. Сегодня стирается эта грань, и стирается очень постепенно. Нам сначала говорят: давайте только в некоторых моментах применять это зло. Потом говорят, нет, это не зло, это добро. И даже в западных фильмах мы нередко можем видеть: если раньше аборт был моральной дилеммой, то сегодня это что-то радостное и освобождающее.

Что важнее: счастье или жизнь?

— Сегодня считается, что счастье человека намного важнее самой жизни. Это еще одна проблема, которая идет с Запада: мы должны быть «всегда счастливы». Если у нас что-то плохо, давайте пить антидепрессанты. Вам не нужна семья, вам нужна карьера, успех. Намного веселее жить свободной жизнью, ходить на вечеринки, чем бегать с пеленками вокруг кроватки и думать, как там мой ребенок.

Ну а если взять долгосрочное счастье женщины? Есть исследование, которое называется «Парадокс женского счастья» и охватывает выборку аж до 1960 г. Именно с того момента, когда женщина получила все права в Америке, и ее начали направлять на то, чтобы она выбирала не семью, а карьеру, начал понижаться показатель женского счастья. Это началось тогда, когда у женщины появились свобода и все права, которые ей были нужны.

Это очень интересно, потому что эти исследования интерпретируют по-разному. Кто-то говорит, что виной этому послужила нецеломудренная культура. Кто-то напоминает, что к свободе всё же прилагается ответственность. Но большая часть исследователей считает, что, когда мы говорим о молодых женщинах, принято ориентироваться на карьеру. Но ведь это не секрет, что традиционно женщина счастлива в долгосрочной перспективе, когда она состоялась в семье. Это определенная норма. И мы в семьях именно так воспитываем наших девочек.

Да, молодежь сегодня интересна, грамотна, умна, развита. Но вот эта их взрослость часто только внешняя, а внутри там нет стержня. Из-за отсутствия этого стержня что-то происходит с социумом. Мы стали бояться давать мировоззрение нашим детям. Стали бояться учить их, где хорошо, где плохо, потому что сегодня везде говорят о толерантности, мультикультурализме и т. д., а эти термины по факту ничего не значат. Если мы действительно хотим вырастить детей, которые к другому человеку будут относиться хорошо, мы должны развивать не толерантность, а уважение, дружелюбие. А когда применяются современные обтекаемые термины, они не приводят ни к чему, кроме как к чужому мировоззрению, которое как бы уже вложено в эти фразы.

Если давать детям нормальную платформу, все эти маленькие, ничего не значащие термины не будут к ним прицепляться. И это, думаю, одна из главных задач, которую мы должны сегодня поставить перед собой, видя то, что происходит на Западе.

— Я слышала, что в Америке очень крепкие религиозные общины. Наверное, у меня устаревшие данные, сейчас что-то изменилось?

— Нет, когда я говорю «в Америке», я не имею в виду религиозных людей, я имею в виду мейнстрим — куда движется культура. Слава Богу, туда движется только часть общества, хотя и очень быстро. Да, Америка уже в этом страшном будущем, но есть люди, которые этому противостоят. С другой стороны, не стоит забывать, что мы последние 4 года жили под руководством президента с консервативными ценностями, его даже называли пролайф-президентом. Многие страшные законы он отменял или пытался с ними бороться, но не всё было в его силах. Некоторые религиозные общины молчали очень долго, и, когда пришел такой кандидат, как Трамп, сплотились и начали его продвигать.

В Америке ярко видно, где добро и где зло. Когда ты выходишь в магазин и практически не видишь семей по типу мужчина-женщина-ребенок (например, в Лос-Анджелесе) или видишь, как детям на твоих глазах меняют пол, психологию и т. д., получается очень резкое столкновение со злом. И, конечно, люди, которые еще на заразились этой идеологией, объединяются и пытаются найти выход. Например, наша православная община живет одной семьей, мы держимся друг за друга, потому что понимаем, что иначе не выживем, просто сойдем с ума. Поэтому действительно американские приходы очень стойкие. И иудейская часть общества тоже живет очень закрыто. Приходится как-то выходить из сложившейся ситуации, родители пытаются больше дать своей культуры и веры, иногда это дает хороший результат.

Какой же это сгусток клеток, это человек!

— Вы причисляете себя к пролайферам? Как в Америке относятся к активистам противоабортного движения?

— Я не занимаюсь только противоабортным движением; как я уже сказала, моя основная область интересов — расчеловечивание, но прерывание беременности — это одна из составляющих этой большой темы. Моя позиция за жизнь была всегда, она связана не только с православной верой. Мне кажется, все люди, которые хоть немного разбираются в медицине, понимают, что жизнь наступает во время зачатия. Это не только научный факт, этот факт логичен. Когда мы уходим от этого факта и называем любую другую дату, аргумент оказывается неустойчив, его невозможно доказать. Если мы скажем, что жизнь начинается, например, в момент, когда у человека возникает сознание, то тем самым мы вычеркиваем людей, которые лежат в коме. А когда мы принимаем за факт, что с момента зачатия это уже ребенок, то никакие обстоятельства или трагедии в пользу прерывания беременности не работают.

В американском обществе движение за жизнь очень активно, часть ученых бьется за то, чтобы ситуация в стране изменялась. И даже недавно один из штатов как-то урегулировал аборты. Хотя есть и другие штаты, например Нью-Йорк: там аборт легален вплоть до родов, что очень страшно. Человек, идущий на роды, может передумать и сделать аборт. Это ничем не отличается от аборта на ранних стадиях, но более жестоко.

Один американский доктор всю жизнь делал аборты на очень больших сроках и позже рассказывал, что в конце операции нужно сложить все части тела и посмотреть, весь ли ребенок вышел. Только после того, как он сам потерял своего ребенка, он понял, что аборт — это убийство. Какой же это сгусток клеток, нет — это человек. Этот доктор больше не смог делать аборты. Сегодня он выступает против абортов и много рассказывает о тех медицинских манипуляциях, которые делают женщине, и их последствиях.

Я вижу, что ученые и религиозные деятели в Америке активны, меня это радует. Практически каждый месяц у нас проводится какой-то митинг за жизнь, там выступают знаменитые спикеры, которые объявляют о своей антиабортной позиции.

— Такие митинги нужно санкционировать или кто угодно может выйти помитинговать?

— Это зависит от штата. На мой взгляд, митинги выполняют не много практических задач, это в большей степени важно для идеологии общества, для самосознания. Нужно иметь в виду американский менталитет: здесь очень многое пытаются решать через митинги. Но говорить, что это какой-то единственный путь, я не могу. Самое важное — это разговаривать с женщинами, которые стоят перед репродуктивным выбором, что и делает ваш благотворительный фонд, и я это очень ценю.

Я знаю, что активисты ходят в клиники, подходят к женщинам, которые собрались делать аборт, и пытаются с ними разговаривать. Есть две стратегии, которые мы используем: нужно задавать правильные вопросы и нужно рассказывать истории. Это можно делать разными способами: митинги, видео, лекции, непосредственный контакт с людьми.

Прежде всего, нам надо в этот момент любить

— «Правильные вопросы» — о каких вопросах речь?

— Речь, конечно, не о списке вопросов, который размещен в какой-то методичке. Просто нам нужно быть людьми, это самое важное. Когда мы рассказываем истории, мы вызываем у человека определенные чувства, мы пытаемся прорваться к сердцу человека, к его совести. Я уверена, что душа по природе христианка, я убеждалась в этом много раз. Поэтому наше действие должно идти к сердцу человека. Если человек приводит нам какой-то аргумент, мы пытаемся этот аргумент развернуть. Может быть, перенести в другие обстоятельства, чтобы собеседник понял, что его аргумент не работает.

— Давайте возьмем распространенный аргумент: нам негде жить, нам не на что жить.

— Да, это самый распространенный вопрос, но на него легче всего ответить. Огромное количество детей живет сегодня в плохих условиях. Если мы будем применять к ним ту же логику, мы можем обосновать убийство бедных людей. Именно это и подразумевает мировоззрение «не плодить нищету».

— Что еще важно в разговорах с женщинами, делающими репродуктивный выбор?

— Прежде всего, нам нужно в этот момент любить. Однажды после лекции ко мне подошла женщина и стала приводить много примеров, опровергающих все мои утверждения. Я слушаю ее и понимаю, что дело не в этом, дело в чем-то другом. Я вижу, что на логическом уровне эту проблему не решить. Спрашиваю: скажи, а ты что-то такое переживала сама? И тут оказывается, что она всю лекцию ждала, чтобы ее кто-то об этом спросил. Она начинает рыдать и рассказывать свою историю. И в этот момент у нас прекращается разговор про аргументы за жизнь или против. Разговор заходит о ней, о ее боли.

И поэтому нам, когда мы работаем с человеком, нужно видеть прежде всего его самого, его жизнь, так же, как и жизнь ребенка, которого мы хотим спасти. И только тогда наши действия будут работать.

Это не значит, что мы ставим жизнь матери выше жизни ребенка. Я категорически против, я считаю, что все жизни ценны, но нам нужно одинаково слышать и мать — человека, который собирается сделать большую ошибку в этой жизни или уже сделал. Пытаться услышать и ее боль.

Беседовала Анна Ершова

Благодарим Екатерину Наседкину за помощь в подготовке материала