Мария Львова-Белова создатель и руководитель НКО «Квартал Луи» и мама 22 детей

От всей души поздравляем Марию Львову-Белову с вступлением в должность Уполномоченного по правам ребенка! Это огромная радость и награда для всей нашей страны.

Мария Львова-Белова, создатель и руководитель НКО «Квартал Луи». Уполномоченный по правам ребенка.

Мама 9 детей и опекун 13 ребят.

Предлагаем прочитать интервью, которое Мария дала год назад Наталье. Также вы можете посмотреть видео-интервью здесь: https://youtu.be/z4nTaerzkr0

– Меня потрясло и, в целом, вдохновляет, что Вы, такая хрупкая женщина, миловидная, красивая и утонченная, тащите на себе такое, от чего обычно хотят отгородиться. Откуда в Вас это?

– Я бы не сказала, что это что-то тяжелое, то, от чего хочется отгородиться, потому что когда ты очень близко соприкасаешься с этим миром, он оказывается совершенно невероятным, потрясающим, ярким, интересным. Я в последнее время часто думаю о том, кто у кого учится. Дети у меня или я у них? Приходит на ум, что скорее я у них. Поэтому они и есть моя сила. Они тот ресурс, который дает мне возможность не останавливаться, не унывать, не отчаиваться, а двигаться дальше. У них кроме меня никого нет: кроме меня и моей команды…  Основная часть моих ребят, которые находятся у меня под опекой и в моих проектах, — это ребята, оставшиеся без попечения родителей. Здесь, как на поле боя, назад пути нет, только вперед.

– Да, за Волгой для нас земли нет. Я, например, из Волгограда, и это — мой лозунг. Думая о Вас, об Анне Кузнецовой, удивляешься, что за земля такая, откуда вы вышли, такие самородки.

– Радиоактивная земля. На самом деле, Аня очень сильный человек, потрясающий управленец, она сейчас на своем месте. Конечно, мне до нее еще далеко, поэтому я бы не сравнивала ее и себя. Я думаю, это тема глубинки. Там люди более отзывчивые, более открытые, более контактные, там ты живешь и тебе хочется жить не только для себя, но и еще для кого-то. Мне кажется, именно поэтому такие люди рождаются, например, как Вы, в Волгограде. Это не глубинка, но и не столица.

– Возникает тема борьбы, потому что женщины у нас какие-то очень сильные. Возможно, потому что женщина рожает, потому что ей надо поднимать детей. Вы подняли этот проект и поднимаете дальше, совершенствуетесь. Это классно! Я желаю только сил, здоровья, чтобы хватало времени на семью. Можно как-то описать это? Я пыталась объять необъятное через разные статьи. Я хочу понять, что это за такой кластер для инвалидов, что там происходит?

– Я постараюсь быстро описать, что у нас происходит. Когда-то, лет семь назад, мы просто узнали про такую проблему: зачастую ребятишки после детского дома с инвалидностью попадают в дома престарелых и ПНИ. Для нас это было шоком. Потому что долгое время мы занимались какими-то учреждениями, пытались ребят социализировать и выстроить дальнейшую перспективу. Оказалось, что перспективы-то и нет. Наши ребята с сохраненным интеллектом, но с ограниченными возможностями. И я не буду рассказывать, что такое в 18 лет оказаться среди пожилых людей или среди людей с умственной отсталостью без каких-либо перспектив, в то время как тебе хочется любить, творить, хочется быть востребованным, ты мечтаешь о невероятных вещах. Наши ребята именно такие. Появляется проблема, и ты думаешь, как её решить. Мы изучили европейский опыт, посмотрели, как это делают наши коллеги в Австрии, Финляндии, вдохновились, но поняли, что для нас, тем более в глубинке, это практически нереально. Долго думали, как можно сделать проект, и в какой-то момент обстоятельства сложились так, что освободился один дом, и мы решили его перестроить. Решили взять первую пятерку тех ребят, которые выпустились. Мы поняли, что вернуться, «если что», они всегда успеют. Но мы попробуем. Название «Квартал Луи» обусловлено тем, что мы подумали: а что же объединяет людей с инвалидностью и без? Это музыка, творчество, где нет ограничений, неважно с инвалидностью ты или абсолютно здоров. И почему «Луи»? В честь Луи Армстронга. Это джазовый музыкант, который был афроамериканцем, он был социальной сиротой, не как наши ребята, но при этом добился успеха. Наша философия такова: мы предлагаем ребятам импровизировать над тем, что дала им судьба на пути к созданию своей непревзойденной мелодии жизни. Стараемся это все облекать в красивые вкусные формы, чтобы инвалидность не была ущербной, чтобы она не была отличной от обычной жизни. Когда появился наш первый домик «Квартал Луи», мы поняли, что помимо пространства, которое мы адаптировали для ребят, им очень важно продолжать свою учебу, продолжать где-то работать…

– И что происходит дальше, что это за проект?

– Наш первый домик, «Дом на Березовском», стал большой организацией, которая включает в себя ряд проектов. «Домик на Березовском» – это буферное пространство между самостоятельной жизнью и интернатом. То есть за пять лет мы ребят максимально адаптируем к жизни вне стен интерната. Это своеобразная коммуна, где живут впятером, продолжая свое образование. Кто-то заканчивает высшее учебное заведение, кто-то поступает в техникум. Ребята обязательно работают на наших площадках и потом дальше выходят в самостоятельную жизнь. После этого проекта появился второй – «Дом Вероники». Это большой дом для ребят с более тяжелой формой инвалидности, которые вряд ли смогут когда-либо жить самостоятельно. Они также работают, учатся, но при них ещё есть персонал. Там сейчас находится 13 ребят. Им обеспечивается круглосуточный поддерживающий уход, но при этом они максимально включены в жизнь. На втором этаже «Дома Вероники» есть хостел, и ребята являются сотрудниками этой гостиницы. Прямо на Букинге можете забронировать хостел «Дом Вероники» и быть уверенными в том, что вас будут администрировать ребята на коляске. Во время чемпионата мира по футболу у нас были гости из 9 стран мира. Мы не отследили этот момент, и были забронированы места с февраля месяца. У нас был шок. Как же наши ребята справятся? Но это было потрясающе, потому что иностранцы так тепло к ним относились, обнимались, целовались, они говорили, что Россия глубоко развитая страна, если в сервисе работают ребята с инвалидностью. 

– Круто, если знакомишься с Россией, начиная с «Квартала Луи». Но мы-то знаем, что бывает по-разному. Мне хочется понять: мы как-то изменились за последние 20-30 лет? Как мы к инвалидам относимся? 

– 20-30 лет, а когда-то их ссылали на Соловки, Валаам. Там собирали людей с инвалидностью со всей страны. Выйти на улицу было позорно человеку с инвалидностью, потому что на него показывали пальцем. Сейчас ситуация кардинально меняется, но есть над чем работать. Я всегда стараюсь найти положительные моменты, и сейчас их довольно много. Как я уже сказала, работы очень много. Главное, мы понимаем, что движемся в правильном направлении. Когда создаются проекты с такими ребятами в разных регионах, подобные нашему, мы понимаем, что это будущее нашей страны. Значит, вне зависимости от того, какой ребенок родится в семье, семья будет понимать, что у них, так или иначе, есть какое-то будущее.

– Что самое сложное в работе? Общаться с чиновниками, искать деньги, общаться с людьми, которые в тебя не верят?

– Самое сложное, наверное, подобрать команду единомышленников, которые будут с тобой плечом к плечу и будут понимать, что это не про деньги, а про работу и служение. В последнее время это кажется самым сложным, потому что я все чаще и чаще ошибаюсь в тех, кто находится рядом. Получается, ребята привыкают к людям, те уходят, и для ребят  — это очередное предательство. Это первое. Второй момент –   непонимание и неприятие окружающих. Когда люди пытаются нам объяснить, зачем мы это делаем сквозь призму своего понимания жизни. Они смотрят и спрашивают себя: зачем она набрала детей, зачем взяла под опеку, строит какие-то коммуны?.. Ну, все понятно — ради денег. Или ради какой-то славы и чиновничьей должности. Такое мнение превалирует, и это очень больно. Не скажу, что я как-то сильно переживаю по этому поводу, но тебе-то кажется, что нет ничего сложного в том, чтобы жить для других, а для людей это становится площадкой для разных умозаключений, часто не в нашу пользу.

– Да, получается, что смотрят со своей колокольни. Когда я читала про Вас, я настолько была тронута, поскольку Вы проходили в местную городскую Думу, получили мандат и сложили с себя все полномочия. Я сейчас сама участвую в «Лидерах России» и, честно говоря, внутри меня борются сейчас два человека. Я понимаю, что должна освещать антиабортную тему, и, в то же время, я вообще не про политику. Я многого не понимаю, прошу Бога указать мне, каким должен быть следующий шаг. Как Вы решились все сделать, а потом сказать, что это не мое?

– Во-первых, я изначально не могу сказать, что это было мое решение. Это было продиктовано разными административными аспектами, было важно поддержать в тот момент губернатора, помочь ему, потому что он очень сильно помогал нам. Он сказал, что ему нужны такие люди в Думе. Для меня это был скорее шаг благодарности навстречу человеку, с которым мы вместе многое сделали. Но предвыборная кампания сильно меня сломала: подковерные игры, ужасные публикации про тебя, грязное белье, тот состав Думы, который в итоге сформировался… Я понимала, что  будет постоянная борьба, которая не принесет мне ни удовлетворения, ни помощи моему делу. И я очень рада, что в какой-то момент губернатор поддержал меня. Я ответила, что если действительно очень сильно нужно, то я, конечно, пойду. Он услышал и сказал, что понимает, поддержал мое решение. И тут во время предвыборной кампании случилось главное событие для нашей семьи – мой муж стал священником. Это был еще один аргумент в пользу того, чтобы мне отказаться. Считаю, что быть матушкой-депутатом не очень хорошо. И депутатом именно городской Думы, так как Пенза – маленький город. Это были бы дополнительные сложности, с которыми мне не хотелось сталкиваться. 

– Когда я Вас слушала, поступательно впитывая каждое Ваше слово, я поняла, что тут же речь про служение. Как прийти к губернатору и сказать, что если Вы скажете «да», то я пойду. Это же чистое служение. И вполне закономерно отсюда и получилась сейчас нынешняя роль матушки. Вы служите все время. Господь и дает то, что складывается, а Вы соглашаетесь. Это так же, как и Господь Пресвятой Богородице через Архангела благую весть приносит. Она могла отказаться, но приняла, у нее не было сомнений и она, не задавая вопросов, просто сказала «да». Если я на эту роль достойна, то да, я согласна.

– Знаете, для меня есть такая фраза, с которой я вообще иду по жизни. Это про одного старца, который как-то увидел крестьянина, который «не как я, как Господь».

Я боюсь сейчас ошибиться с именем, по-моему, это старец Афанасий. Он был богатым купцом, и как-то раз он проезжал по полю и увидел, что крестьянин молится со словами «не как я хочу, а как Господь даст». Он подъезжает к нему уточнить, что происходит, почему он так вопиет? Купец ему говорит: «Ты что, старик, там кричишь-то?». Он отвечает: «Вы представляете, у меня жена заболела, нужны лекарства. И я поехал, продал своего последнего коня, чтобы ей лекарства купить, а пока по ярмарке шёл, меня обокрали. Я понимаю, что Господь не оставит меня здесь с детками и больной женой без денег и без лекарства. И вот я здесь, стою и кричу, потому что я не знаю, как мне идти домой». Купец отвечает ему: «Давай, садись, я вижу, что ты опытный человек, поедем с тобой. Сейчас ты мне поможешь коня выбрать». Они выбирают коня, а он говорит: «Теперь телегу выбирай. А теперь продукты мне помоги купить. Ну, раз уж ты такой молодец, пойдем, я тебе в благодарность лекарства жене куплю». Посадил его на эту телегу, отправил домой со всей провизией и лекарствами. А для него эта фраза «не как я, как Господь» стала ключевой в жизни, он после этого пошел, раздал свое имущество и стал монахом и великим старцем. Вот это чувство, когда «Не как я, как Господь». И очень важно просто услышать этот голос, потому что он всегда есть. Просто когда-то мы его хотим принять, а когда-то нет. Но он есть всегда. И это то, на что я стараюсь опираться по жизни. Потому что по-другому невозможно справляться с теми  переживаниями и мыслями: «Как это все вытащить?! Как это просто даже оплатить?!» Потому что у нас нет государственного финансирования, и  все за счет благотворителей. И с помощью Божьей. 

– Это голос, который вы пытаетесь внутри услышать, к которому вы вопиете по ночам часто, я так думаю. Потому что свободное время только с двенадцатого часа ночи наступает. Ведь ты еще пытаешься что-то детям дать, и чтобы тебя не тянуло это внутри. И бывает так, что он не отвечает. Бывает так, что ты спрашиваешь и пытаешься справиться сама, потому что явного ответа ты не видишь. Для вас это тяжелое испытание? 

– Да. Наверное, иногда бывает  минута уныния, отчаяния. Я пытаюсь с этим бороться. Мы все люди, и мы все так или иначе с подобным сталкиваемся, но, спустя какое-то время, просто понимаешь, что по-другому нельзя. И идешь дальше. Это как материнство. Ты иногда устаешь и не можешь по ночам встать к своему ребенку. Ты в унынии, грустишь, и говоришь: «Все, я больше не могу!». Но проходит какое-то время, и ты понимаешь, что никто же к нему не встанет, кроме тебя, и встаешь. Так же и здесь. Все то же самое. 

– А в материнстве что дает силы? Что дает возможность перебороть себя и встать ночью? Когда ты вымотан просто донельзя. В тебе нет вообще ничего, даже силы говорить. Вдруг тебе ребенок улыбается, и ты наполняешься. А вот с детьми с инвалидностью как? Это же не всегда такая простая история, когда ты пришел, помог, и все здорово. Это же поломанные люди. Они поломаны даже не столько какими-то своими физическими недостатками, сколько отсутствием веры в себя и отсутствием вокруг них некой подушки безопасности в виде хороших, добрых людей. Вокруг одна злость, и они озлобляются. Как от них черпать ресурс? 

– Вы знаете, у меня есть опыт общения с людьми разной степени инвалидности. Основная часть – это ребята, оставшиеся без попечения родителей. Глядя на них, ты понимаешь, что у них нет вообще ничего. Нет родителей. Нет детства, потому что ты вырос в интернате с дедовщиной, в жестких условиях, с плохим отношением и с прочим. У тебя нет здоровья и у тебя нет перспективы в будущем. Я когда на них смотрю, мне кажется, что я бы просто легла и умерла. Вот так просто. Потому что как же здесь выжить?! А у них есть какая-то потрясающая возможность. То ли это просто сознание блокирует, но у них эта любовь к жизни – колоссальная. Притом, что у ребят с инвалидностью, у которых есть родители,  этого чувства  меньше. И там наоборот появляется озлобленность. С чем это связано? Может быть, с родителями, которые сами проговаривают, озвучивают это. И есть ещё третья категория людей с инвалидностью. Когда приходят люди с приобретенной инвалидностью, которые знали, что такое быть здоровыми. Здесь тоже встречаешься с разным. Здесь есть ребята, которые несмотря ни на что говорят: «Я все преодолею! Я все смогу! Я все поборю!» А есть те, которые начинают жаловаться на жизнь: «А за что мне это? Почему? А как мне быть?».

 Что мне здесь помогает работать? У меня есть истории успеха. Истории успеха ребят, которые, несмотря ни на что, стали счастливыми. Стали успешными и не считают себя людьми с инвалидностью, считают себя полноценными людьми и говорят про то, что не знают, кто больше инвалид: человек с поломанной душой или он, с поломанными ногами. В работе с разными форматами людей с инвалидностью я, как правило, просто привожу в пример своих ребят, которые для меня действительно являются примером. Когда я говорю: «Вот, смотри, у меня мальчик из детского дома, без родителей, он учится в высшем учебном заведении, стал первым студентом-очником на коляске в Пензенской области, он водит машину, он может мне позвонить и сказать: «Мам, ты только не переживай, пожалуйста, но я в Адлере». Я говорю: «В смысле?!». Он говорит: «Ну, я просто не стал тебе говорить», – а он полгода за рулем на коляске с несовершенным остеогенезом. «А ты как вообще?!» – «Ну, я же знал, что ты будешь переживать. Хорошо, что я тебе не сказал, потому что тогда бы ты рассказала про 9 часов серпантина, и я бы, конечно, не поехал». Вот, понимаете, такие вещи и ты думаешь, та-а-ак, где-то что-то со мной не так, потому что, если у них это есть, а ты там лежишь и стонешь, что ты устала, ой, больше не можешь, то вот пример, как с этим справляться.

– Буквально несколько дней назад я брала интервью у Дианы Халиковой. Это женщина, на которую в 7 лет наехал грузовик. После этого она лишилась возможности ходить. У нее очень сильно пила мама, и в итоге ее забрали в детский дом. Я не могла понять, когда закончится этот оптимизм и начнется драма. А она не начинается. И поразительно было, что самым-самым тяжелым для нее был момент, когда она все-таки рассталась с мамой. Там не было моментов, когда было что-то потрясающе классное, не было ярких вспышек, как в Вашем или моем детстве, и в то же время она маму любит. Казалось бы, там уже по кускам не соберешь эту душу, а она ни слова не говорит плохого о маме, она говорит, что наехавший КАМАЗ для нее – это безграничные возможности. И самое интересное, когда эта удивительная женщина смеется и говорит: «Некоторые люди смотрят на мою коляску и воспринимают, что это я и есть. Но это ошибка. Я — не моя коляска. Я шире этого. И все в голове: ограничения и возможности. Мечтайте!» И я думаю: «Насколько у нас ограниченные возможности! Почему мы такие? Может быть, люди с инвалидностью рождены для святости? Это потенциальные святые? Почему некоторые из них становятся удивительными энерджайзерами, как эта Диана или как Ваши воспитанники, а некоторые озлобляются?».

– А почему некоторые женщины становятся сильными, а некоторые озлобляются? То есть здесь я бы не делила их на людей с инвалидностью. Мы все равные в том или ином формате. И у кого-то есть этот стержень, а у кого-то его нет. И кто-то хочет что-то делать в этой жизни, а кто-то нет. И здесь личное решение и желание вне зависимости от физического состояния, в котором ты находишься. И поэтому здесь все тоже самое как у людей здоровых. Кто-то состоится, кто-то не состоится. Кто-то справится, а кто-то нет. А про святость… Да, наверное. Но как мы знаем, святость дается тем людям, кто без ропота терпит то, что ему дается. Кому-то даются физические боли, кому-то даются душевные боли. И  не знаешь, что из этого страшнее, и не знаешь кому сложнее. В этом и есть отличие: кто-то безропотно несет, справляется со своим крестом и побеждает, а кто-то его роняет и начинает унывать, тосковать, скорбеть и, к сожалению, не доходит до конца.

– Вы же берете не всех в этот квартал, как-то выбираете. Поэтому мне важно понять: можно ли поднять, реабилитировать, помочь поверить в себя человеку, который сломлен и находится в тяжелой депрессии, будучи в детском доме, в доме инвалидов. Вдруг приходите Вы. Вы будете им заниматься? 

– Я всегда считаю, что каждому человеку нужно давать шанс, вне зависимости от того, что кажется вам: использует он его или не использует. Если Господь послал вам этого человека, а вас послал на его пути, значит нужно просто постараться сделать все, что от тебя зависит, а дальше уже отдать все в руки Божьи и в руки того человека. Кого мы брали в проект? Мы для себя поставили задачу забрать всех детей интеллектуально сохранных с ограниченными возможностями из интерната. Мы с этой задачей справились. В том числе, благодаря нашим усилиям, закрылся детский дом. Таких учреждений одиннадцать по стране, один у нас был в Пензенской области, и теперь он закрылся. Там оставалась небольшая группа ребят из восьми человек, и их мы расформировали по разным детским домам. Но я понимаю, что мы и этих заберем. Мы уже с Владивостока забрали одного мальчика, который был в Пензенском доме, его туда отправили. Сейчас забираем из Мордовии мальчика. Мы всех наших пензенских ребят соберем. Дальше к нам приезжают активные ребята, которые сами хотят приехать, хотят развиваться как-то дальше. Мы их тоже забираем. Сейчас из Орловской области трое ребятишек с детских домов приехали. Ну, и наш масштабный проект «Арт-поместье «Новые берега». Мы сейчас строим большой коттеджный поселок с развитой инфраструктурой, «Сколково для людей с инвалидностью». То есть там немного другой формат. Там формат инициатив, креатива. Словно это Сколково, Оксфорд для ребят с инвалидностью со всей страны. Мы даем за проект жилье с хорошей инфраструктурой, качественным ремонтом, с тем ресурсом, который есть в нашей организации, который мы наработали за все это время. То есть ты просто приезжаешь и генерируешь идеи. Мы помогаем их оформлять, внедрять в жизнь и дальше даем возможность их реализовывать на нашей базе или в своем регионе, куда ты можешь с этим проектом уехать. И вы знаете, большое количество заявок сейчас поступает. И я думаю, что благодаря вашей аудитории. У нас новый набор идёт сейчас, 22 человека. Это очередной дом. Поступают заявки на данный момент из 16 регионов. Прислали от Хабаровска до Петрозаводска, Краснодарский край, Тобольск.

 – Что  за проекты должны быть? Это связано с инклюзией? Или вообще просто проекты?

 – Мы не ограничиваем. Мы говорим, что, конечно, желательно, чтобы были проекты, направленные на помощь людям. Больше мы поддерживаем социальные проекты, но если будут какие-то бизнес-проекты, которые позволят расширить наше Арт-поместье, то, безусловно, мы принимаем и таких ребят. В первые наши два дома заехали тридцать резидентов из пяти регионов страны. Среди них — приемная семья, которая воспитывает большое количество детей. Они развивают на нашей базе поддержку приемных семей с детьми с ОВЗ. Есть семья двух тотально слепых ребят. Они стали семьей в нашем проекте с ребеночком. Они развивают в нашем проекте видеоблог,  развивают музыкальную группу для таких ребят и занимаются продвижением smm и своих проектов. У нас есть группа ребят из детского дома с умственной отсталостью. Это как раз мои 7 ребят, которые у меня под опекой. Потому что по-другому их было невозможно взять из учреждения, и с ними живет такая sos-мама , которая продвигает вот этот пост-интернат для умственно-отсталых деток. И прочие проекты. Мы верим, что это пространство позволит изменить общественное мнение к людям с инвалидностью. К тому, что они иждивенцы. К тому, что они не могут производить что-то на равных с обычными, здоровыми людьми. Мы понимаем, что, скорее всего, нам это удастся. С Божьей помощью. Потому что проекту полтора года, и за это время мы построили очень многое, сделали очень много, при условии, что все финансирование за счет благотворителей.

– Я верю тоже. В то, что эта история обязательно изменит общество. И я желаю помощи Божией. Понимаю, что это все очень тяжело. Я знаю, что есть такая проблема, как и у нас в благотворительности. Это тема иждивенчества. Насколько она развита среди инвалидов?

– Она развита. И помимо того, что у нас люди с инвалидностью, у нас ещё люди с прошлым сиротством. А как мы знаем, к сожалению, выпускники детских домов очень страдают этим недугом. Потому что они привыкают к мысли, что им все должны. Как мы с этим справляемся? У нас есть определённые жесткие правила нахождения в проекте. Мои ребята понимают, что никогда и ни при каких обстоятельствах я их не верну и не сдам, и не отправлю в дом ветеранов. Они, глядя на тех, кто движется вперед, на таких «подвигантов», которые постоянно что-то расшатывают и лезут,  тоже подтягиваются. Потому что мы им говорим: вы пришли сюда развиваться. Если поступают иждивенческие вещи извне, мы тоже стараемся их пресекать. Потому что действуем по такому принципу: просящему дай на старте. Но если ты потом понимаешь, что это — не во благо и это — образ жизни, то мы откровенно говорим, что мы — не про это. И что нам еще очень помогает – пример  множества ребятишек, оставшихся без попечения родителей. Мы говорим: «Получается, что мы сейчас от сирот оторвем, и дадим вам, у которой муж не работает и не может работу найти, потому что она ему не подходит. И он считает себя великим, не для этой работы». Как правило, после этих слов, чувство совести просыпается. И либо они перестают просить, либо что-то меняется в их жизни и в их отношении к жизни в том числе.

– А бывает ли среди них какая-то конкуренция, доходящая до жестоких вещей?

–  Нет, такого на самом деле не было. Наверное, наше отличие в том, что у нас семейная обстановка. Многие ребята называют меня мамой, например. И это нормально. Если изначально мне не очень нравилось, то со временем я поняла, что для них — это очень важно. Как в большой семье, когда мама пришла и поцеловала первого, второго, пятого, десятого. Ты понимаешь, что все для нее дороги. И это уже зависит от меня. Насколько я смогу грамотно все выстроить, чтобы не было любимчиков. Хотя без этого все равно не обходится. Это обычные человеческие вещи. Но стараешься сделать так, чтобы каждый чувствовал себя любимым, нужным и важным в проекте, в организации и в моем сердце в целом.

– Мне хочется узнать, как вообще день устроен? И как это — быть мамой такого огромного количества детей?

– Во-первых, у меня очень хорошая команда и она достается большой кровью и с каким-то вещами приходится мириться. С кем-то приходится прощаться, но сейчас, Слава Богу, у нас выстроилось очень тесное взаимопонимание людей, которые действительно служат, горят этим делом. Поэтому много, конечно, обязанностей они берут на себя. У меня есть контрольные точки: знать, где находятся мои родные дети и ребята в проекте. Если вдруг у кого-то что-то случается: душевные раны и терзания и в этот момент оказаться рядом. Вот это для меня самое важное. Я как-то раз подсчитала звонки в день – порядка 118 звонков.

– А выгорание есть какое-то?

– Периодически, конечно, есть. Когда я говорила, что хочется все бросить. Когда я  просто беру коляску со своим ребенком и иду гулять по саду, смотрю на окошечки разных частных домиков со шторками с вышивкой, и мне это помогает восстановиться. Едешь по проулку (у нас частный сектор), смотришь на старенькие, покосившиеся домики и думаешь: «Вот так сейчас какая-нибудь бабушка пьет чай из самовара, а ты едешь с ребеночком, и у тебя так все хорошо…». Но в последнее время такого  практически не бывает в моей жизни. Ты просто глубоко вздыхаешь, выпиваешь бокал вина, смотришь какой-нибудь дурацкий сериал и понимаешь, что жизнь прекрасна! Можешь позволить себе один день просто лежать, смотреть в потолок, читать книжку и говорить детям: «Дети, мама сегодня не в сети».

– А я говорю: «Чай мне принесите!»

– Да! Я тоже так говорю! «Бутерброд мне сделай, пожалуйста, или чай»… Благо, у меня детей много, раздала каждому поручение и чувствуешь себя королевой в этот период времени.

– А разве Вы бы смогли вернуться к обычной жизни? Несмотря на эти окна со шторками… в такое простое, обычное мещанство?

– Конечно, нет! Все это минута слабости. Но мы ведь женщины, и знаем, что иногда так хочется себя пожалеть. Иногда хочется поныть и сказать: «Я так хочу все бросить!». И чтобы тебе все говорили: «Нет, мама, ты что! Так ведь много всего от тебя зависит». Кстати, это тоже важный момент, когда ты утром просыпаешься и думаешь: «Как много людей, которым ты нужен». Момент тщеславия. Это когда ты понимаешь, что ты востребован и все опять хорошо.

– Как красивая женщина восстанавливается так, что чувствует себя женщиной?

– Это очень важная часть моей жизни, и я на нее не покушаюсь. Как-то один из моих знакомых коучей сказал, что каждая женщина должна оставаться женщиной. И обязательно нужно находить время на себя, вплоть до того, что ставить себе в план, записывать «побыть с самой собой». И поэтому важно все, что касается ухода за собой. Я люблю СПА-салоны, люблю хороший, расслабляющий массаж и я не считаю, что это что-то неправильное. Мне кажется, любить себя, в хорошем смысле слова, очень важно. Потому что от того, как ты будешь себя чувствовать, зависит большое количество людей: твоих резидентов, детей, твоя команда… И крайне безответственно относиться к себе безответственно, простите за тавтологию. Поэтому я стараюсь, чтобы в моей жизни это тоже было.

– Что надо сделать, какие есть лайфхаки, чтобы быстро восстановиться?

– Я могу рассказать про себя. Во-первых, мне помогает восстанавливаться служба,  потому что я певчая в храме. Время, когда я просто стою, пою, у меня не звонит телефон, меня никто не дергает. Это просто разговор с Богом и с самой собой. Это настоящее восстановление. Второе, как это ни печально, бокал вина.

– Не печально, нет!

– Мы любим с мужем вдвоем посидеть, посмотреть хороший фильм, выпить по бокалу вина. Третий момент – спорт. У меня тренажерный зал, бассейн. И либо музыка в наушниках, либо книга, когда меня тоже никто не трогает. Особенно в бассейне мне очень нравится. Я люблю бассейн и стоматолога, потому что там невозможно разговаривать и ни на что отвлекаться. В зависимости от моего состояния, я понимаю, что мне сейчас нужно. Ну и, конечно, очень терапевтический момент – обнимашки с моими детьми и с моими резидентами. Это когда ты просто приходишь и говоришь: «Капуста!». И они все на меня наваливаются, и мы просто обнимаемся долго-долго-долго, и ты понимаешь, что такое счастье! Когда у тебя такое огромное сердце и просто хочется захлебнуться этим счастьем! Это тоже очень помогает. Ты просто дальше сильная женщина, которая может сворачивать горы! 

– Очень круто! «Капуста» мне особенно понравилась. Бывает ли такое, что супруг пытается Вас оградить? Говорит: «Давай ты сегодня дома посидишь».

– Супруг – это единственный человек, который может меня остановить. Когда-то, когда я построила свой второй дом для ребят с тяжелой формой инвалидности и была беременна пятым ребенком, во время стройки был жуткий токсикоз, и я стояла в дверном косяке и говорила рабочим: «Миленькие, как вы плохо зашпаклевали». Они к тебе поворачиваются, и ты понимаешь, что они тебя даже не слышат. Что делать? Матом кричать? После этого я сказала: «Дорогой мой, запри меня дома, если я вдруг еще что-то начну строить». Прошло совсем немного времени, и я начала строить на двух гектарах огромный поселок. И я ему тогда сказала: «А почему ты меня не остановил?». А он говорит: «Тебе же Господь дает! Как я могу тебя остановить, если тебе все Господь для этого дает?» Несмотря на это, конечно, он старается меня оберегать от каких-то вещей, которые мне не полезны. И когда он видит, что совсем что-то меня начинает разрушать, он говорит: «Все! Хватит!», либо «Прекращай отвечать», либо «Не читай статьи негативные про себя». Не показывает мне негативные комментарии. Я ему за это очень благодарна и без его защиты мне было бы очень сложно, потому что, мне кажется, моя сила – во многом, его заслуга. Потому что я такая сильная-сильная, но в какой-то момент могу сказать: «Все! Я в домике!». И я за его спиной. И когда ты знаешь, что у тебя есть пути к отступлению, что ты можешь в какой-то момент просто резко стать слабой, стать за ним. Он дает мне возможность заниматься тем, чем я занимаюсь. Потому что, например, 10 лет моей благотворительной деятельности не приносило мне никакой зарплаты. Он работал программистом, содержал всю семью, и я могла просто заниматься любимым делом, и он мне это разрешал. Муж говорил: «Я понимаю, что для тебя это важно». Сейчас он служит священником, Слава Богу, у меня есть возможность получать зарплату за счет грантов, субсидий и теперь он говорит: «Пришло мое время самореализовываться. Потерпим немного, дорогая».

– Вы говорите, что бывают комментарии, которые выводят из баланса. Что тревожит? Что больше всего обидно?

– Корябает, когда люди ищут корысть в том, чем я занимаюсь. И когда они начинают разные вещи по-своему страшно истолковывать, мол, приемных детей взяли из-за денег. Мне всегда хочется ответить: «Ребята, да полные детские дома, сходите, возьмите из-за денег, пожалуйста». Или, например, говорят про «Квартал Луи», что мы там строим, чтобы наживаться на инвалидах, и я говорю: «Приходите, я вам расскажу, как нажиться на инвалидах, их еще очень много… Постройте — это просто, это золотое дно». И мне всегда в такой момент хочется поговорить с человеком, который искренне так считает. Показать, и объяснить. Но это же невозможно. Если человек так считает, как правило, очень сложно его переубедить. Опять-таки, политическая деятельность: я тоже участвовала в «Лидерах России» и дошла до супер-финала. И люди говорят: «Ну понятно, для чего тебе это все это надо». То есть, как будто ты идешь в супер-финал, да и вообще на этот конкурс, не для того, чтобы продвигать тему, искать партнеров, стать инвестором, для того, чтобы рассказывать об этом и показывать, что эта тема может быть продиктована состоявшейся нормальной женщиной… Как у нас обычно, кто НКО-шники, неудачники какие-то, в основном. То есть хочется поменять это отношение, а люди трактуют наоборот, как-будто с двенадцати лет пахала для того, чтобы попасть на «Лидеры» и победить.

– «Тепленькое местечко», – мне сказали. 

– Да-да, наконец-то, я думаю, если это так легко, на 12 лет, то давайте, попробуйте, и будет тепленькое вам местечко. Классно! У нас сколько, представляете, будет благотворительных проектов, сколько у нас тогда будет помощи людям, если мы на протяжении длительного времени будем ради тепленького местечка это все делать. У каждого свое мнение.

– Да, каждого не переубедишь, конечно. Это в принципе бесполезно делать. Я для себя поняла, что уже не обращаешь на это внимание, какой-то иммунитет. Если тебя совесть не тревожит, то все меньше и меньше тревожат какие-то комментарии. Вообще не обращаешь на них внимания, да и времени нет, чтобы прочитывать это все.

– Однозначно. Но у меня, конечно, почву из-под ног выбила вот эта кампания послевыборная и огромное количество публикаций в СМИ. Я была «в топе» на протяжении пары недель, когда все СМИ про меня писали и пытались найти, а что же, а как, а почему, доставались из закромов какие-то истории непонятные. Конечно, когда тебе кто-то написал комментарий под твоим постом, то это уже не трогает, тебе уже все равно. На каждый, как моя бабушка говорила, роток не накинешь платок. А когда это в таком масштабе большом, то мне тогда было очень тяжело, это была хорошая школа для меня. Надеюсь, в дальнейшем я буду спокойнее к этому относиться. 

– В дальнейшем какая мечта, что вот грезится и хочется наверняка что-то изменить, такое большое и светлое?

– Я бы, конечно, мечтала изменить вообще систему социальной поддержки и помощи в стране.

– А она вообще есть эта система?

– (смех) Да, создать, ладно. Это моя такая невероятная мечта, я бы очень хотела, чтобы система помощи детям-отказникам, которые попадают в больницу, кардинально изменилась, чтобы улучшилась система помощи приемным семьям и устройство детей в приемные семьи в целом. Хочу, чтобы та самая страшная опека, которая зачастую мешает устройству и мешает детям, изменилась в лучшую сторону. И второй момент, который мне бы очень хотелось изменить, — отношение людей к благотворительности. Я недавно вернулась из Италии со стажировки, и я там познакомилась с обществом святого Эгидия – огромной христианской общиной, которая на протяжении многих лет занимается благотворительностью в Италии и за ее пределами. Так вот, у них нет ни одного сотрудника (а у них несколько тысяч сотрудников), который бы работал за деньги. Это все сотрудники pro-bono, которые приходят, но не разово, а считают своим долгом часть своего времени, часть своих профессиональных компетенций отдавать на помощь нуждающимся. Это же настолько просто, настолько само собой разумеющееся, что хочется, чтобы в нашей стране, где менталитет нашего народа действительно таков, что нам хочется помогать, было также! Мы, мне кажется, про помощь ближнему. Про чувство локтя. Но мы почему-то всегда говорим: «А почему государство не помогает? А почему я это должен делать?». Ты не должен, да, но сделай, что от тебя зависит, и государство свое сделает, тогда все будет хорошо. Это тема «про себя», про то, что я должен вложить, что-то оставить после себя. У меня есть в проекте лежачая девочка, которую папа в полтора года выкинул из окна. И она с той поры заболела. Прогрессирующее заболевание на протяжении пятнадцати лет, она прикована к постели. Так вот, она боится уйти из жизни, ничего не оставив после себя. Она говорит: «Я же пришла для чего-то». А как часто мы себе этот вопрос задаем? Мы для чего живем? Что мы после себя оставим, деньги? Машины? Квартиры? Что мы после себя оставим? И мне кажется, чем чаще мы себе этот вопрос будем задавать, тем больше будет добрых дел, тем больше будет рожденных малышей на свете. Тем больше будет счастливых и востребованных людей с инвалидностью. Семей, которые воспитывают таких вот детей. И вот очень-очень хочется в этом направлении поработать. 

– Не надо менять мир, ты изменись сам, чтобы немного помочь ближнему. Я как-то смотрела опрос: сколько вообще у нас человек жертвуют деньги на благотворительность. И там ноль целых и восемь десятых. До одного процента. Ребят, у нас благотворительности нет, давайте открыто об этом скажем. У нас не принято вообще помогать. Какие НКО? Они все загибаются, я не знаю вообще, сколько НКО выживут после этого кризиса. Это все «потемкинские деревни», мы думаем, что у нас все в порядке, если 3-4 фонда есть, но нет, помогать пока не принято, это не наш ДНК. Мы стоим даже не на пороге. Если первооткрывателем считать святую Елизавету Федоровну, то только 100 лет, как начали в эту сторону смотреть, 70 из которых все было на корню выкорчевано. Только вот сейчас, в последние 10 лет, появляются какие-то люди, которые что-то пытаются сделать, но сразу почва у них из-под ног вынимается. Они падают, но тут же встают, и дай Бог им здоровья, сил. Самое страшное, я согласна, когда ты работаешь с людьми, которые в тебя не верят. Важно, чтобы команда была сильная. Чтобы можно было держаться за руку, чтобы можно было в разведку идти и в бой с этими людьми, которые тоже про служение. И вот если эта команда есть, и она уже у вас собралась, как я понимаю, слава Богу, то идите вперед.

Какая мечта личная у вас? Про общую нашу мечту я услышала. Но хочется чего-то личного, может, после ответа кто-то услышит ее и исполнит.

– Когда я доживу и стану старенькая, то у меня будет много внуков и много людей, которые будут рядом. У нас будет большой-большой стол, за которым мы будем собираться, пить чай. И чтобы у всех моих подопечных ребят, всех моих детей все сложилось в жизни, чтобы они могли привозить ко мне огромное количество внуков, и я сидела бы у камина, а они играли бы на ковре. На данный момент это самое ценное, чего бы мне хотелось, потому что все остальное у меня есть, остальное мне дал Господь и ни о чем больше мечтать я не могу и не хочу.