От нее веет силой и светом. Она — та, кто не примеряет маски и умеет заглянуть другому в самую душу. У нее четверо детей, 15 сотрудников, 50 тысяч подписчиков и полмиллиона зрителей. Наталья Москвитина — руководитель фонда «Женщины за жизнь», главный редактор социального медиа «Пчела», телеведущая на канале «Спас» и многодетная мать. Сегодня, в день пятилетия фонда, мы говорим о том, как всё начиналось, о том, не стыдно ли просить, как воспитывать одной четырех детей и почему дома так много безразмерных ночнушек.

---

— Наталья, расскажите, чья история настолько вас впечатлила, что вы решили помочь и попросить денег у людей? Кто был первым?

— Первую историю я хорошо запомнила: тогда женщина отказалась от денег. Она жила в Сочи в затяжной командировке, где забеременела. Сказала нам, что не потянет уход за ребенком и за пожилыми родителями. Мы пообещали, что соберем ей денег: она считала, что ей помочь можно только финансово. Подсчитали и выделили ей 30 тысяч за рождение ребенка и ежемесячные выплаты по 10 тысяч в течение года. Собрали между собой 100 тысяч рублей, на что получили потрясающий ответ: «Что такое для меня сто тысяч? Я получаю в месяц сто тысяч!» Нас будто холодной водой окатило. Мы поняли, что людей надо лучше узнавать. Это был первый урок.

Есть женщины, с которыми как бы ты ни бился, как бы ни пытался всё им принести на блюдечке с голубой каемочкой, ничего не выходит. Они уже до встречи с тобой решили, что аборт всё равно сделают. Выходит что-то вроде игры. Человек хочет убедиться в том, что он прав и решения не существует.

— Вас такое начало не остановило? Меня выбивают такие истории, когда я выкладываюсь, а в ответ не получаю отклика. Наверное, надо быть очень сильной?

— Наверное, надо быть сумасшедшей! У меня только этот ответ появился за всё время, что мы с девочками из фонда сталкиваемся с такими случаями. Это скользкая, странная и никому непонятная тропа. Больше, чем здесь, получить недовольства и хамства нельзя. Ну и что? Я же знаю, что общаюсь с женщинами в кризисе.

Единственное условие — самой быть в ресурсе. Этим людям плохо, а ты идешь туда, где плохо. Ждешь спасибо в ответ? Его не будет. Тебе в лицо будут кидать коробки от памперсов, которые ты с трудом нашел, ходя по спонсорам с протянутой рукой, таща эти коробки в офис или напрямую домой. И ты эту коробку поднимешь и пойдешь дальше, потому что такой риск ты в свой поход сюда закладывал. Это в какой-то степени крестовый поход детей. Надо только искренне верить в свое дело. Это нужно только тебе, и никаких ожиданий в виде умилительных картинок не должно быть. А если будут ожидания, они на сто процентов не оправдаются, и ты выгоришь.

Мне легче отдать последнее, чем просить

— Не стыдно было просить? Встречались ли люди, которые начинали критиковать и ругаться: «Чего вы просите! Нечего было нищету плодить»? Как вы реагируете на такое?

— Я не умею просить деньги. Это моя очень слабая сторона. Не знаю, как это делать. Может быть, когда-нибудь к нам придет человек, который будет это делать профессионально. А пока тяжело. И люди обвиняют, и вообще это очень неприятный процесс, потому что редко попадаются те, кто идет навстречу и предлагает помощь.

Как правило, все эти сложные истории с беременностями надо сначала понять самой. Ниточку тянешь, тянешь, клубок начинает раскручиваться, и начинают всплывать все подробности чужой жизни. Так проще объяснить, что этим женщинам надо. Но в ответ нередко получаешь от разных людей — бизнесменов, чиновников — откровенно театральный смех. Бывает, что тебя жестко посылают, манипулируют, потому что у этих людей деньги и власть, а у меня — какие-то нищие женщины.

Просить это самое сложное и самое неприятное. Наверное, поэтому пока и не удалось найти крепкую финансовую базу для фонда. И поэтому концепция фонда основывается не на деньгах: мы объединяем женщин, которые помогают женщинам.

— Можете ли вы представить, что попросили о помощи себе? Что для вас легче — просить, принимать или отдавать?

— Отдавать, конечно. Мне легче отдать последнее, чем просить. Для меня понятный процесс, когда ты на последние деньги купила еды подопечной и на обратном пути думаешь, что лучше — заправиться или купить что-то домой поесть. В истории фонда — поиск себя. Мне на этом пути легко.

Я чувствую, как, отдавая последнее, поднимаешься над землей на полсантиметра, и это тебя избавляет от какого-то повседневного шума.

В течение дня ты всё равно где-то оказываешься неправ, о чем-то жалеешь, и когда делаешь анализ ночью, понимаешь, что сам от себя этого не ждал. Но уже завтра можешь пожертвовать собой, и как-то синусоида твоего пути исправляется.

Для меня просить для себя — это когда я пишу пост о том, что фонду нужна помощь. У меня нет меня. Фонд — это то, что пять лет назад я посчитала своим путем.

— Что будете делать, если подопечная придет к вам на порог и скажет: «Наташа, пусти»?

— И такое бывало, тут ничего удивительного нет. Делишься последним, и всё. У некоторых подопечных дома мои ночные рубашки. У меня очень много безразмерных ночных рубашек — таких, чтобы беременные в них влезали.

Женщину никто насильно не заставит сохранить беременность

— Вы часто собираете деньги напрямую на карты подопечным?

— Да, у нас есть сборы и на счет фонда, и на карты подопечных. На счете фонда, в основном, те женщины, которые зависят от нас ежемесячно на долгий срок. А единовременные сборы обычно мы делаем напрямую.

Все наши проекты — фонд «Женщины за жизнь», Карта волонтеров, социальное медиа «Пчела» — это история о том, как человек помогает человеку. Фонд собирает средства и платит налоги, «Пчела» пишет о людях, которым нужна помощь, на портале бесплатно дают консультации психолог и гинеколог, на Карте волонтеров могут оставить сведения те, кто нуждается, и те, кто может помочь. У людей больше доверия к реальным историям: вот Маша, вот ее шесть детей, она беременна седьмым. Вот ее карточка. Хотите ей помогать? Вот место на карте, где она живет.

А мы всё это проверяем. Заключаем с Машей договор, по которому она несет ответственность за собранные деньги. Если собираем на продукты, она не может купить банку пива или сигареты, потому что мы делаем отчетность. Так мы соединили людей и людей, а сами, как адвокаты, несем ответственность за то, что происходит.

— Как вы реагируете на негативные настроения сотрудников фонда?

— В фонде достаточно жесткое правило: когда я замечаю протестные движения, обсуждения подопечных и разговоры типа «я к этой хамке больше не поеду», я всегда это купирую. Такого быть не должно.

Мы пришли к людям, которым плохо. Может быть, им плохо только сейчас, может быть, им плохо по жизни, это неважно. Есть женщины с психиатрическим диагнозом, которые рожают восьмого ребенка, но это не значит, что у них больные дети. Есть женщины, у которых диагноз проявился из-за родов. Ты предлагаешь помощь, ищешь врачей, психологов, психиатров, юристов. Всё это очень неоднородно и непросто. Не бывает какого-то единого пути.

Но мы не можем себе позволить грубить или отрицать необходимость помощи, а если позволяем, то приходится расставаться с такими людьми. Если я слышу фразу: «Всё, они меня достали», — это очень тревожный звонок.

— Считаете ли вы, что надо запретить все аборты, или готовы принять аборты по медицинским показаниям, если они угрожают жизни матери?

— Я не приемлю аборты вообще, но я не могу заставить женщину быть святой. Бывает, например, внематочная беременность. Пока что наша медицина не придумала, как спасти таких детей. Видимо, так заложено Господом Богом, что эта жизнь закончится так.

Бывают истории, когда на грани жизни и смерти два человека: внутриутробный ребенок и женщина, которая его носит. Часто встречается онкология, и тут много сложностей. И я могу понять женщину, если она будет прерывать беременность. Но мы стараемся, чтобы она поняла, какой важный и непоправимый шаг совершает. И что бывают чудеса, и если ты после этого испытания останешься жить, то будешь жить с радостью и ребенком. Такие случаи у нас бывали не раз: все диагнозы снимались, и женщина дальше жила. А с потерей жить тяжело, сколько мы знаем историй о постабортном синдроме!

Женщину никто никогда насильно не заставит сохранить беременность. Даже наша формулировка: «мы сохранили столько-то жизней», если вдуматься, нелепа. Мы там вообще никто. Мы как случайные попутчики в поезде.

Некоторые женщины вообще не знают, что это волонтеры фонда им пишут. Важно здесь, чтобы один человек говорил, а второй смог услышать. Главное — задавать правильные вопросы и вычленить из всего сказанного, что на самом деле женщина хотела бы родить, но у нее есть такие-то причины. И потом все эти спорные точки, которые она обозначила, проверить. Дать юриста, врача, связать с психологом, поговорить с родителями, иногда даже поговорить с соседями, принести еду, сделать сбор.

И когда ты всё это сделал, дальше женщина принимает решение сама, потому что ей с этим ребенком жить, ей быть с этим ребенком счастливой.

Микроволновка — единственный способ поесть

— Дети гордятся, что маму показывают по телевизору?

— Мои дети не смотрят телевизор вообще. Они смотрят мультики, а не «Спас». Они в православной школе учатся и, скорее, оттуда знают о моей известности. Ну и в целом понимают: ведь к нам подходят люди на улице, в храме. Думаю, что им, наверное, приятно. Но в школе им не перепадает никаких «плюшек» от того, что мама работает на православном канале.

— Кто из родных не пропускает ни одной вашей передачи — мама?

— Нет, бабулечка. Мама работает. Я не могу себе представить, чтобы мама сидела перед телевизором. Зато если что-то случайно включит, может покомментировать и покритиковать. А бабушка у меня очень трогательная, она смотрит каждую передачу. Дети летом гостили у мамы и бабушки в Волгограде. И дочка Лиза сняла, как бабулечка сидит перед телевизором, всем корпусом придвинувшись, и всё внимательно слушает.

Она старенькая. Уже спина полностью не разгибается, но она очень большая авантюристка. Около года назад она просто позвонила и сказала: «Наташа, я в аэропорту, вылетаю к тебе». Я думаю: «Ох, что такое вообще?» Прилетела бабушка, привезла мне сережки из фамильных драгоценностей и сказала: «Я смотрю на тебя в кадре, тебе обязательно нужны эти серьги». Отдала мне их и улетела.

Я думаю, что весь мой авантюризм, в том числе, авантюра с антиабортным фондом, который я создала совершенно сама, ни на что не опираясь, спонтанно, — оттуда, от моей бабулечки. Хоть как-то объясняю свою активность по всем фронтам — такими корнями.

— Считаете ли вы, что детей надо держать в ежовых рукавицах и ограничивать их свободу, пока они несовершеннолетние?

— Я с двенадцати лет ходила на рок-концерты и возвращалась ночью. Может быть, конечно, другое время было. Сейчас я вращаюсь вокруг абортной темы и вижу ад кромешный — что происходит с девочками, предоставленными сами себе. Поэтому страшно очень, но из-за этого держать детей в тисках тоже считаю неправильным.

Мои дети очень самостоятельные, они по дому всё делают сами: гладят, готовят, прожигая мои сковородки, я уже замучилась их покупать. Убивают плиту, потому что после их готовки все налипает. Но это нормально! Это меня вообще не смущает, пусть так и будет. В жизни надо всё уметь. Сама я ничего не успеваю, для меня микроволновка — единственный способ поесть вечером.

— Часто ли бывает, что приходите домой, а дети уже спят? Нет ли страха, что их детство пройдет мимо?

— Да, часто прихожу поздно. Но такого страха нет. Всё идет правильнее, чем могло идти. В первый год работы фонда я приходила, бывало, под утро. До сих пор у меня в машине есть плед и подушка, чтобы в обеденный перерыв между встречами поспать. Тогда я не понимала, что из этого получится, не понимала, где я и где мои дети в новой системе координат.

Сейчас всё устаканилось, появились традиции: вечерний чай и обсуждение прошедшего дня. Примерно час это длится. Если я приезжаю поздно, и дети спят, значит, наш чай состоится через день-два. Причем чай изначально возник из-за того, что не хватало денег на что-то большее. И мне кажется, что это более продуктивное времяпровождение, чем если бы я сидела с ними полдня, не зная, чем занять.

Когда у нас есть несколько часов, мы пойдем исследовать район по переулкам, — с книжками, с путеводителями, с айпадом. Мы нормально пообщаемся, и это даст нам ресурс.

Важно уделять время каждому ребенку. Лучше я уделю полчаса в день каждому, посидев в комнате и сказав: «Ну что там у тебя, рассказывай», чем бессмысленное многочасовое собирание лего или еще какая-то чепуха. Я не чувствую, что меня у детей мало. Меня ровно столько, сколько и должно быть.

Отец моих детей классный

— Вы воспитываете четырех детей одна. Как получилось, что вам пришлось пройти через развод?

— У меня в жизни всё получается нежданно-негаданно. Если я чего-то сильно боюсь, то в этом и оказываюсь. Так произошло и с разводом… Это были отношения, которые длились 15 лет и которые я сама прервала. Конечно, на то были достаточно веские причины. Но не уверена, что всё, что тогда произошло, я сейчас однозначно бы повторила.

Если любая подруга сказала бы, что хочет развестись, я бы ее уговаривала днями и ночами. Но вдруг сама прошла через развод. Больше года после этого думала, что брак еще обратно срастется.

Да, было страшно за детей, было совершенно непонятно, что делать. Но я сейчас вижу позитивные последствия и из этого страшного поступка.

Я хотела иметь семью вдвое больше, думала, что у меня будет, может, восемь детей. Видимо, вместо этой большой семьи есть все рожденные с поддержкой нашего фонда дети. Я осознала это буквально несколько месяцев назад. Подумала — ты же хотела большую семью, вот она и есть. Все слова, которые я хотела сказать своим гипотетическим детям, я проговариваю тем, кто родился вопреки обстоятельствам.

— Участвует ли в воспитании детей ваш бывший супруг?

— Да, конечно. Когда мы разводились, первое, что я озвучила — нам надо остаться людьми в отношениях друг с другом, и ты должен остаться отцом. Чем больше проходит времени, тем больше я прихожу к пониманию того, что отец моих детей классный. Разводы бывают разными, но когда отец присутствует в жизни детей, это воспринимается гораздо спокойней.

Держи руки свободными!

— Что вы можете посоветовать мамам, которые вынуждены воспитывать детей одни? Может быть, у вас есть волшебный рецепт?

— Вот тут как раз рецепт существует. Надо находить радость! Кайфовать надо!

Ощутить себя счастливой в моменте — самое сложное. Почему-то многие думают, что всё изменится, если я заново выйду замуж, если рожу очередного ребенка — первого, второго, пятого или седьмого, если я налажу отношения с мамой, если будет квартира побольше, если я заведу собаку, потому что ребенка не могу потянуть, если куплю стиральную машину. И это бесконечно.

Но что бы ты ни делала, хоть двадцать пятого ребенка роди, всё равно останешься несчастной, потому что от себя не убежишь.

У меня сейчас самое счастливое время, хотя раньше финансовых условий для счастья было больше. Но намного ресурснее я себя чувствую именно сейчас. Могу больше отдавать, а это значит, что меня стало больше. Могу кусок себя отдать другому человеку, и дыры там не будет. Чем больше ты отдаешь, тем больше получаешь. А когда сидишь и ждешь, что тебе еще что-то свалится с неба, и ты станешь от этого счастливей, происходит наоборот.

Надо всегда держать руки свободными. Получил что-то — сразу отдай и опять держи руки свободными. Тогда вокруг будет много счастливых людей, которым ты помог, удовлетворил какие-то их базовые потребности. И тебе это обязательно вернется. А если ты думаешь, что для счастья нужен какой-то супермужчина, так он никогда не найдется, пока ты этого счастья сама внутри не ощутишь. Подобное притягивается к подобному! И если ты как калека с палочкой ищешь мужчину, который тебя осчастливит, то к тебе придет такой же калека.

Надо остановиться, осмотреться, поставить себя на паузу, взять год, два, три, чтобы научиться жить с тем, что есть в тебе самой. А потом уже наращивать свой потенциал.

Кажется, что только мужчина в тебе откроет, какая ты умная, красивая, необычная. А мне сейчас приходится держать нос по ветру и хвост пистолетом, чтобы соответствовать детям, понять, какой я должна быть. Я открываю то, чего во мне раньше не было. Глядя на старшую дочь, вижу, что во мне есть женственность. Она даже спит красиво, мне хочется в этом на нее походить. А другая дочка, наоборот, «пацанка». И это во мне тоже есть. Смотрю на сыновей — и в них нахожу себя. Вся жизнь дана для того, чтобы себя раскрыть, и совершенно необязательно тут должен помочь мужчина. Может быть, когда ты, наконец, будешь хотя бы на 20% состоять из себя настоящей, то и найдется тот, кто для тебя предназначен.

Как провести «выходные силы»

— У вас много съемок, работа по фонду, учеба. Чем вы обычно занимаетесь, чтобы восстановить силы?

— Я восстанавливаюсь встречами с подопечными. Меня ничто так не вдохновляет, как еще одна человеческая история! Если человек перед тобой искренний, сидит и рассказывает про себя откровенно, про свои падения и трогательные моменты, я тоже максимально открыта перед ним. Это великое искусство — общение с людьми! Это обмен энергиями. Истории, в которых ты видишь отражение себя.

Когда я иду на встречу, у меня абсолютно нет никаких установок. Не пробиваю никого в интернете, эти знания как правило сильно портят картину. Мы очень часто обесцениваем людей и сами от этого деформируемся. Если думать о человеке лучше, чем он есть, это дает ему возможность исправиться. Это самое ресурсное и потрясающее.

Я не чувствую себя на свои 36 лет. Я внутри та же самая девочка, которой семь. Часто смотрю на свою детскую фотографию, которая висит в гостиной, и понимаю, что мало чем отличаюсь. Так же и у подопечных. Я очень трепетно к ним отношусь, и это их вдохновляет. Когда они проходят через сохранение беременности и говорят: «Как же я могла так ошибаться?», ты думаешь — как здорово. Ты просто сразу закладываешь в общение с Машей, Ирой, Олей, Валей, что через девять месяцев у нее произойдет важное событие. Ты предлагаешь ей костыль, который сама же позже уберешь. Помогаешь ей услышать ее саму, а через это слышишь себя, как-то исправляешься. Это происходит автоматически. Помогая другому, помогаешь себе.

— Как идеально вы бы провели «выходные силы»?

— Я с детьми обычно их провожу. У меня есть правило вечера и правило выходного дня. Вечером я с детьми пью чай и готовлю ужин. А в выходные мы обычно ходим пешком в своем районе или куда-нибудь едем. Пытаемся изучать исторический контекст. Ведь это тоже какие-то люди, которые здесь раньше жили.

Для меня нет ничего более интересного, чем человек. Всё остальное подчинено этому. Дома, произведения искусств, музеи — всё служит человеку, сделано им и для него. Посмотри в глаза другому человеку — там целая вселенная. Как можно этим не вдохновиться?